Красивый. Наглый. Бессердечный (СИ) - Туманова Кира
Я убеждала себя, что это праздный интерес, но чувствовала лёгкую зависть к тем, кто был частью того мира. Они были свободны и делали, что хотели!
На одной из фото Кир стоял на фоне толпы девчонок вполоборота и смотрел в камеру через плечо пустым и холодным взглядом. И таким пугающе-притягательным был этот взгляд, что я сохранила снимок в галерею.
Первую неделю отчеты о вечеринках систематически появлялись в чате, и служили лучшей рекламой. Популярность Кира росла, быть приглашенной на его тусу – становилось своеобразной меткой качества.
Прежде единая и организованная группа девчонок постепенно разделялась на несколько лагерей – на домашних девочек со строгими родителями, «заучек», которых, в принципе, не интересовали такие развлечения, и тех, кто успел поучаствовать в студенческом веселье.
У движения тусовщиц были постоянные участницы, вроде Полины и Ани, были те, кто засветился всего раз – бесплатная выпивка и еда, почему бы и нет?
Тусовщицы на переменах активно обсуждали друзей Кира, делились впечатлениями и хихикали, листая фотографии в телефонах и показывая их друг другу. Кажется, они и приходили только для того, чтобы обменяться впечатлениями и обсудить, что делать дальше.
До меня часто долетали отрывки их разговоров – глупые восторги девчонок и односложные ответы Кира.
- Треть группы, а то и больше завалит сессию, - разоряется Снятиновская, будто не понимает, что её послание адресовано не тем людям. – Дисциплина на нуле. Чем вы думаете? Другие преподаватели тоже жалуются...
- Знаешь, как её называют старшекурсники? – снова шепчет Таня. – Мадам Брошкина.
Невольно поднимаю глаза на лицо Снятиновской, излучающей смесь недовольства и раздражения. Фокусируюсь на огромной броши с перьями, украшающую цветастую кофточку, и фыркаю. Прозвище прямо в точку.
- Ромашина! – Моя фамилия звучит для меня, как удар грома. – Что смешного? Может поделишься с нами со всеми?
Быстро склоняю голову и замираю. Чувствую, как кровь отливает от лица.
Снятиновская подходит к нашей парте, останавливается рядом.
- Я жду. – Голос режет воздух, как лезвие ножа. - Или ты считаешь, что ваши шутки того, о чём я сейчас говорю?
- Нет, не считаю... – выдыхаю в парту еле слышно.
- Где остальные?
- Я не знаю...
- Никто ничего не знает. Что ж, отлично! – Довольные нотки сытой тигрицы в голосе. – Прошу на лобное место... С удовольствием заслушаем ваш доклад. Надеюсь, вы готовы?
Встаю, и дрожащими руками собираю с парты стопку бумажек. Что-то я, конечно, расскажу, но серьезный доклад – вряд ли.
Господи, мне так нужна повышенная стипендия!
Сердечко чуть не выскакивает из груди, когда встаю перед группой.
Девчонки смотрят с сочувствием, Танька показывает кулачок – мол, держись. И эта немая поддержка меня немного воодушевляет. Сглатываю, перебираю листочки с записями, которые успела сделать накануне в библиотеке.
Какое счастье, что нет Кира и его команды, перед ними я бы точно растерялась.
Запинаясь начинаю рассказывать.
- Что вы блеете? - Встревает Снятиновская.
Нет, она не Брошкина, она Мымра! А я ещё надеялась на её протекцию.
- Ваш курс, самый слабый и бестолковый из всех, что учились здесь последние лет десять. – Медленно начинает Снятиновская. – Вы ещё не сдали ни одной сессии, но уже демонстрируете неуважение к предметам... К специальности, которую вы выбрали! Что будет дальше? – она постукивает ручкой по столу. – Половину из вас отчислят уже этой зимой!
- Простите, тема была слишком сложная. – Прижимаю бумажки к груди. - У меня не было времени подготовится.
- Есть простой секрет, как все успевать – меньше развлекаться!
- Но я...
- Чего вы к ней пристали? – Раздаётся сиплый от волнения голос. – Чего вы к нам всем пристали?
На последней парте привстаёт со своего места Стас.
Мымра приспускает очки на кончик носа. Недовольно сверлит взглядом возмутителя спокойствия.
- Арина не развлекается, она работает по вечерам. – Стас выдыхает, будто собирается с силами. – У нас всё нормально было, пока вы не приняли к нам этого... Рейгиса. С него и начинайте. Уберите его, всё будет, как раньше.
- Да, уберите меня! - Кир, держа руки в карманах, заходит в аудиторию. За ним следом семенит Полина. – Попробуйте...
Глава 9.
Тот, кто кричит о своём величии, часто боится тишины
Эффект от появления Рейгиса ошеломляющий. Сердце резко дёргается и кубарем летит вниз, спину осыпает мурашками.
Мымра молчит, сухо жуёт губами, наконец, отрывисто рявкает:
- Ромашина, садитесь, раз не готовы.
Я медленно опускаюсь, всё еще не веря в то, что пытка окончена. Меня переполняет благодарность к двум людям – к Стасу, который не побоялся меня защитить, и к Рейгису - за внезапное вторжение.
Странно, что Снятиновская не выставила опоздавших сразу же. Видимо, Киру, за чьей спиной маячит тень отца-прокурора, позволяется больше, чем простым смертным.
- Рейгис, жду вашего триумфального выступления. Надеюсь, вы готовы? – Без особой надежды интересуется Снятиновская.
- Без проблем.
Всё с той же расслабленной полуулыбочкой, Кир становится рядом с преподавательским столом. Полина, изрядно помятая, падает за ближайшую парту, чтобы лучше было видно, и устремляет восхищенный взгляд на своего дружка.
Бросаю полный признательности взгляд на Стаса. Он лишь молча склоняет голову – мол, все в порядке.
Глазами показывает мне, чтобы я смотрела вперед, и сам начинает мрачно гипнотизировать Рейгиса. Хочет увидеть, как Кир сейчас обделается.
По аудитории проносится шорох, будто ветер гонит листву. Наверное, все ожидают того же.
- Замолчали все, - стучит ручкой Мымра. – Рейгис, мы все во внимании.
Кир слегка покачивается с носка на пятку, и начинает рассказывать. Без предисловий, откашливаний и робкого блеяния. Он даже сумку с плеча не снимает. Так и стоит, слегка покачиваясь с носка на пятку.
А его хрипловатый голос звучит, может быть, недостаточно эмоционально, но успокаивающе. Гладит тембром мои взвинченные нервы, заставляя расслабиться. Заглушает шум крови, который звенит в ушах после недавнего позора.
Сначала я ничего не понимаю.
Прижимаю к щекам ледяные ладони и заставляю себя вслушаться.
«...Уплощение пространства и объемов, характерное для церковной традиции...»
Мои знания авангарда далеки от идеала, но, если бы я разбиралась в сложной для первокурсника теме, хотя бы на уровне Рейгиса, уже давно работала бы в галерее.
«...трансформация иконописных приемов, как несогласие с происходившими в мире событиями...»
В аудитории стоит такая плотная тишина, что её можно резать ножом. Девчонки молча переглядываются, пытаясь понять, что происходит. Полина, восседая с гордым видом царицы Савской, пренебрежительно посматривает по сторонам.
Снятиновская, опустив голову, слегка кивает в такт его словам.
А Кир рассказывает материал неторопливо. С ленцой, словно доносит до дошколят правила дорожного движения.
Но даже с такой небрежной манерой подачи я не успеваю за его словами. И дело не только в том, что на нём обтягивающая футболка, демонстрирующая красивые загорелые руки, и не в том, что в отличие от Полины он выглядит потрясающе свежим. Он смотрит поверх наших голов, и в его карих глазах – пустота и скука.
На мгновение он мажет взглядом по нашим лицам и, когда он смотрит на меня, холод его презрения доходит до самого нутра.
Меня обжигает осознанием того, что он считает нас пылью, жалкой массовкой для его яркой жизни. И сейчас он соизволил порадовать нас своим выступлением. Милостиво разрешил нам обожать не только за смазливую мордашку, но и за ум.
«...И квадрат Малевича, как воплощенный бунт против традиций, ставит точку в этом извечном споре. Что было первично – форма или содержание, содержание, или форма. А, просто не было ничего. Вот и всё.»
