Клубничный Яд - Дж. Л. Кенна
Мой взгляд падает на часы на плите.
— Че-е-е-е-е-е-рт!
Я снова опаздываю на этот проклятый автобус. А это значит, что мне придется бежать пять кварталов до «Мерфи» и провести весь день в пропотевшей одежде. Мне срочно нужна чертова машина.
Я дергаю дверь холодильника, чтобы схватить обед, но застываю как вкопанная. Ключи. Лежат рядом с молоком, которое протухло два дня назад.
— Господи Иисусе.
Я начинаю смеяться.
Нет времени ругать себя, хватаю ключи и обед, выбегаю за дверь. Запираю ее и, перескакивая через две ступеньки, несусь вниз по лестнице. Оказавшись на улице, закидываю сумку через плечо и толкаю тяжелую металлическую дверь. Холодный утренний воздух освежает лицо и раздувает волосы.
— Бьянка, — раздается низкий мужской голос, от которого по спине пробегает холодок.
Я резко поднимаю голову, и мои глаза встречаются с Гейбом. Я так сильно вздрагиваю, что чуть не давлюсь от неожиданности. Прежде чем успеваю что-либо сделать, его мощные руки обхватывают меня и толкают к черному внедорожнику, припаркованному у тротуара.
— Помогите! — кричу я, но дверь заднего сиденья распахивается, и другой ублюдок хватает меня за ноги, затаскивая внутрь джипа.
Первый порыв — вырваться, драться, ударить того, кто в машине, укусить его, но щелчок затвора и пистолет у моего виска быстро охлаждают мое желание сопротивляться. Инстинкт самосохранения мгновенно включается.
— Мой отец не оценит пистолет у моей головы, — вызывающе говорю я сквозь стиснутые зубы.
— Твой отец приказал вернуть тебя домой. Вот мы и возвращаем тебя, — отвечает мудак, сидящий рядом со мной.
Гейб оборачивается с переднего сиденья и смотрит на меня.
— Не дергайся, и Эдди уберет пистолет, дорогуша.
— Не смей называть меня «дорогуша», ты жалкий ходячий бицепс!
Эдди, сидящий рядом, тихо смеется, чем вызывает у Гейба раздраженный взгляд.
— Давно не виделись, Бьянка, — говорит Гейб. — Ты выглядишь как дерьмо. Мамина стряпня это исправит, но, возможно, придется побрить тебя налысо. Альдо точно не понравится этот рыжевато-блондинистый оттенок.
— Моя внешность не касается Альдо, Гейб, — холодно улыбаюсь я, скрещивая руки на груди. — Кстати, здорово, что вы меня подобрали, а то я почти пропустила автобус. Высадите меня на Второй и Спринг, чтобы я не опоздала на работу.
Гейб смеется, пристегивая ремень безопасности. Когда он никак не реагирует на мою просьбу, я понимаю, что это бесполезно. Не то чтобы я ожидала, что они меня послушают. Эти ребята — солдаты моего отца. Они скорее себе ноги отпилят, чем нарушат прямой приказ босса. И хотя двоих других я не знаю, Гейб был в нашей семье столько, сколько я себя помню.
Он научил меня ездить на трехколесном велосипеде. Позже он убил моего первого парня.
— Три солдата, чтобы забрать такую маленькую меня? Чувствую себя важной персоной.
— Устраивайся поудобнее, Бьянка. Ехать долго, и остановок на туалет не будет, — он поворачивает голову ко мне. — Я тебе не доверяю.
И Гейб не соврал. Мы ехали три с половиной часа без остановок. И вместо того, чтобы расслабиться и отдохнуть, я всё это время была на взводе.
Во-первых, этот ублюдок, сидящий рядом, не убирал пистолет с колен всё это время.
Во-вторых, мы возвращаемся туда, откуда я сбежала два года назад. Отец явно будет зол. Он точно меня искал. И я только надеюсь, что он не узнал, что Натаниэль помог мне сбежать. Я просто молюсь, чтобы они нашли меня не через него. Потому что, если это так, значит, Натаниэль уже мертв.
И в-третьих, мы возвращаемся туда, где отец продал меня Лоренцо Моретти.
Когда мы сворачиваем на длинную подъездную дорожку, ведущую к моему родному дому, у меня в животе словно камень тонет. Что же, черт возьми, мне делать? Я найду еще одну возможность сбежать. Они не могут держать меня взаперти каждую секунду.
Внедорожник огибает круговую дорогу и паркуется рядом с шестью другими черными внедорожниками. Гейб выпрыгивает из пассажирского сиденья и открывает мою дверь, протягивая руку, чтобы помочь мне выйти. Естественно, я игнорирую протянутую ладонь и обхожу его. Его крепкая хватка обвивает мою руку, и он ведет меня к парадному входу.
Большие колонны окружают скульптуру «Давида»6 работы Микеланджело посреди фонтана, в то время как струи воды создают над ним водные арки. Я усмехаюсь и закатываю глаза. Это нелепое зрелище, даже для моих вычурных родителей.
Гейб хватает большую латунную ручку двери и толкает ее, чтобы мы могли войти. Вестибюль внутри моего дома такой же кричащий, как и снаружи, с большими белыми колоннами, арками и роскошными букетами цветов повсюду.
Дом моих родителей выглядит как «Caesars Palace»7 в Лас-Вегасе.
Запах маминых блюд мгновенно ударяет мне в нос и попадает на вкусовые рецепторы. Кисловатый аромат густого соуса для пасты наполняет воздух, землистые нотки жареной телятины пронизывают его. Слезы наворачиваются на глаза, и комок эмоций подступает к горлу при мысли о том, что я снова увижу маму.
Это был мой дом. Дом, в котором я выросла. Воспоминания о юности нахлынули на меня. Мама научила меня готовить фрикадельки по рецепту mia nonna8, когда мне было тринадцать, на кухне в десяти шагах отсюда. Тетя Джиана учила меня брить ноги в моей спальне наверху, когда мне было двенадцать.
Моя семья была счастливой. Мы ужинали вместе каждое воскресенье. Тети, дяди, кузены… «Посвященные» люди, работавшие на моего отца, были мне второй семьей и входили в узкий круг с самого рождения. Это был мой дом, и когда я его покинула, я оставила и маму. Оставила позади свое прошлое, свое детство.
Я не могу отрицать грусть от того, что покинула отца. Сначала я по нему скучала. В детстве папа смеялся, щекотал меня и смотрел со мной «Русалочку». Я думала, что он самый впечатляющий мужчина, которого я когда-либо знала. Я хотела однажды выйти замуж за такого же, как он. Но тогда я еще не понимала, что это уже было предрешено сделкой, которую мой отец заключил с Алессандро Моретти еще до моего рождения.
— Я собираюсь вернуться назад чтобы поговорить с Альдо. Даже не думай сбежать. Все входы и выходы под строгой охраной.
Мой взгляд задерживается на изогнутой лестнице, ведущей на верхний этаж, где раньше была моя спальня.
— Моя комната всё еще там?
Глаза Гейба сужаются, в них появляется мягкость, которую я помню с детства.
— Ты не умерла, Бьянка. Они оплакивали тебя, знаешь? Особенно Марина. Она до сих пор плачет по тебе.
Он делает шаг ближе,
