Развод. Спутанные жизни - Лия Мориц
Даже если девочка не её дочь — поднять на уши роддом, пара судебных исков, определить, где родной ребёнок, связаться с её опекунами, дальше решать по ситуации. Ничего такого, с чем бы не справились мои юристы. В голове уже есть план. А для Марины это будет огромной помощью. Без меня она не справится.
— Я рад помочь хорошим людям в беде. Хорошие люди сейчас — вымирающий вид.
Улыбаюсь ей, а перед глазами снова возникает холодное лицо Кристины, раздосадованное, что я дал ей всего два часа, чтобы освободить квартиру. А потом ещё одна сцена, где она, абсолютно счастливая, целуется с пареньком-пиявкой. Передёргивает от омерзения. Да. Хороших людей мало осталось.
— Спасибо… Спасибо, — Марина вырывает меня из неприятных воспоминаний, и я снова сосредотачиваюсь на её лице. Красивом лице. Днём я этого не заметил. Обстановочка была не та, — не представляю, как бы я это всё решала без тебя.
— Наверное, никак, — беззлобно улыбаюсь я, и в этот момент она обнимает меня, насколько хватает рук и утыкается головой в грудь.
— Спасибо, — она невнятно бормочет в меня, и, кажется, сейчас опять заплачет, — Все бросили меня разгребать проблемы одной. Заклеймили шлюхой, оставили без гроша в кармане, бросили как ненужный мусор…
Остерегаюсь пошевелиться, но всё же поднимаю руки, и глажу её по спине, стараясь утешить. В такие моменты женщине нужно просто выговориться, а все разумные аргументы — дело лишнее.
— …я думала, что это мои близкие люди. Старалась, как могла на их благо. А после того, как отдавать стало нечего, вытерли об меня ноги и ушли, как будто меня никогда и не было…
Внезапно мне приходит самая сумасшедшая идея за последние дни. Но это её точно успокоит.
— Марина, а хочешь, вместе сходим в ресторан?
9. Марина
Всё утро мне кажется, что я не хожу, а порхаю от лёгкости.
Вся неподъёмная тяжесть проблем последних дней наконец-то перестала на меня давить, и я, смеясь в голос вместе с Аришкой, просто радуюсь жизни.
В глубине души я твёрдо решила — что бы ни случилось, я не откажусь от неё. Она моя дочь. Я растила, воспитывала и всегда любила её больше всего на свете. Эту связь ничем не перечеркнуть.
Но кроме того, на меня явно обратил внимание Андрей. От этого сердце трепещет, как какая-то птица, и хочется петь во весь голос.
Вчера мы договорились, что днём он заедет за мной, и мы поедем обедать в ресторан. Только он не сказал, какой. «Это будет сюрприз». Что ж, хозяин-барин. Сюрприз, значит сюрприз. Не думаю, что от Андрея следует ожидать чего-то неприятного.
Сегодня нужно что-то поярче и поизысканней, чем наспех собранный хвост и подведённые глаза. После того, как отвела Аришку в сад только и делаю, что прихорашиваюсь. Кажется, я перемерила весь шкаф в поисках чего-то особенного, к случаю, но не слишком вычурного. Не на ночную вечеринку же идём. В итоге останавливаюсь на чёрной блузке и такой же чёрной юбке-карандаш.
Долго думаю, прежде чем решаюсь надеть золотые серьги, которые подарила мне мама на день свадьбы, пусть земля ей будет пухом. Всё-таки надевать свадебный подарок на свидание с другим мужчиной как-то неправильно. Но других подобающих украшений у меня нет.
Ещё пару часов колдую над макияжем и причёской. И ровно в тот момент, когда я уже выключаю плойку, и кладу её в кафельную раковину остывать, раздаётся поворот ключа во входной двери.
Сердце уходит в пятки. Потому что второй ключ есть только у одного человека.
На пороге стоит Сергей с огромной спортивной сумкой на плече и осматривает меня с ног до головы.
— Ты здесь? — вздыхает и закатывает глаза, — Ладно.
И проходит мимо меня вглубь квартиры, как будто меня здесь и нет
Оторопеваю от такого внезапного появления.
— Зачем ты пришёл? — А собрав самообладание в кулак говорю, — Ты же бросил нас. Чего тебе ещё надо?
— На тебя, шалаву, и на твоего выблядка мне плевать, — у меня в горле застревает комок от горечи и злости, — Я за вещами.
Он проходит в комнату, раньше бывшей нашей спальней, и начинает методично потрошить содержимое шкафов, попутно раскидывая и мои вещи, которые я только сегодня утром аккуратно прекладывала и складывала.
— Ах, за вещами, говоришь, — Встаю в дверном проёме, скрестив руки на груди, — Вон те штопаные трусы тоже не забудь. Которые, между прочим, зашивала я, — А вспомнив, к кому он собирает вещи, добавляю, усмехнувшись, — Хотела бы видеть лицо Катьки, когда она осознает, что теперь не только спать с тобой будет, но и труселя штопать тоже.
Не глядя на меня, он закидывает пресловутые боксёры в сумку, и помедлив, говорит:
— А ты чего дерзкая такая стала? Вообще-то потерпевшая сторона тут — я. Ещё спасибо, вообще-то, должна сказать, что квартиру тебе оставил, — оглядывает с ног до головы, уже внимательно, прищурившись, — Вырядилась-то. Собралась куда-то? Аааааааа… — усмехается, — уже подцепила кого-то. Ещё не развелась, а рогатку уже развела.
У меня краснеют щёки. Но не от стыда. А от гнева.
— А, собственно, почему это тебя волнует? Решил разводиться — разводись. Нечего трепать мне нервы.
Пусть он ещё не знает, что моё родство с Ариной тоже под вопросом. Но говорить я ему об этом и не собираюсь. Тем более сейчас.
— Я так и понял, по мужикам опять пошла. Этот-то хоть — тот самый батя, или кто-то новый?
Уже не могу этого вынести. Чувствую, как к горлу потступают слёзы. Не столько от печали, сколько от бессильной ярости. Круто разворачиваюсь, и запираюсь в ванной. Медленно сползаю спиной по двери, охваченная рыданиями. Может, я и хотела бы всё ему объяснить. Раньше. Теперь — уже нет. Что-то объяснять можно только тому, кто слушает тебя. А он не станет меня слушать. Пусть тогда собирает вещи и катится ко всем чертям. И из квартиры, и из моей жизни.
Слышу, как за дверью летают предметы. Что-то разбилось. Мог бы и нормально уйти, а не устраивать погром.
Подумать только. Мы столько лет прожили, и он совсем меня не знает, раз предполагает, что я… Заслуживаю таких слов. Ничего. Пусть уходит. Уберусь, ничего страшного. Сменю замки. И пусть потом Катя выслушивает все эти помои, которыми Сергей так щедро разбрасывается.
Утираю слёзы тыльной стороной руки, и понимаю, что макияж
