Обречён любить тебя (СИ) - Мелевич Яна
Видимо, кровожадный взгляд Татошки заставил Збруева-младшего отступить, касаясь горбинки носа, где белел маленький шрам.
— Збруй, я же не виноват, что один воровал, второй в рот заглядывал. Кто кому, догадаешься сам, — пожал плечами Антон, хватая бокал и не имея желания разговаривать.
Вечер без того стал ему в тягость с момента, как они всей семьей переступили порог. Он уже шагнул в сторону группки гостей, но замер, услышав очередные ехидные слова:
— Брось, Канарейкин, неужели все? В прошлый раз за победу ты сломал мне нос, сейчас сбегаешь, стоит мне попытаться наладить с тобой отношения, — улыбнулся Федор, и пальцы Антона сжали бокал.
Эта чертова победа была его.
— Ты меня подрезал! — прошипел Канарейкин, резко разворачиваясь. — Как крыса поступил, хотя правилами запрещается создавать аварийную ситуацию на дороге.
— А ты докажи, птичка. Гонки-то нелегальные. Или боишься, папка заругает за участие? — хмыкнул Збруев, сверкнув глазами и чуть двинувшись вперед, понизил голос:
— Можно легко решить этот вопрос. Знаешь и время, и место. Только… — он внезапно замолчал, а сам Антон уже дернулся к Федору, однако его оставила тяжелая рука отца.
— Детишечки, — недовольно проговорил Павел, осматривая Збруева с другом, крепче сжимая плечо сына. — Чем занимаетесь? Песочницу делите?
— Здравствуйте, Павел Александрович, — выпрямился Федор и сдунул длинную модную челку с глаз. — Просто поздоровались с Антоном. Как приятели, да? — он хлопнул Татошку по груди, пробормотав напоследок слова прощания и поспешил удалиться.
Какие-то пара минут разговора, а Антон чувствовал себя на грани.
— И что это было? Чего завелся от этого пекинеса малолетнего? — сдвинул брови Кенар, глядя на сына с интересом.
— Ничего. Просто пообщались, — попытался вывернуться, но отец только сильнее сжал пальцы.
— Надеюсь, обойдемся без дури? Помнишь, что будет, — жесткие нотки сильнее рассердили без того взбешенного Антона. Он резко дернулся в сторону, вырываясь из захвата и шикнул:
— Мне пять лет, что ли? Сколько можно двадцать раз бегать за мной, повторяя любимую песенку? Некого воспитывать, заведи внуков!
И через секунду о собственных словах пожалел. Глаза Павла потемнели, стало немного страшно. Разгневанный отец мог не просто наорать, это грозило настоящими санкциями. К тому же чувство вины себя ждать не заставило. Мигом напомнило, что с родителями так нельзя.
— Я… — начал, но осекся, стоило Паше прорычать:
— Ты что сейчас ляпнул, сопляк?!
Возможно, его бы прямо тут порвали на кучу маленьких Антошек, если бы не сестра, неожиданно спасшая положение. Настя метнулась к отцу со скоростью истребителя, обхватила за руку и прижавшись к нему, выдохнула:
— Папа, там Ласточкина! Ты хотел ей сказать какую-то важную вещь, — быстро заговорила, взглядом показывая брату убираться подальше.
Хорошо иметь большую и шумную семью. Об этом Антон подумал в тот момент, когда спасался бегством от разъярённого папы. Впрочем, Павел уже отвлекся на дела и теперь только ворчал, помогая дочери увести себя подальше.
Лучше бы он дома остался. Пусть даже с одной маленькой раздражающей блондинкой. Хотя теперь ему надо было придумать, как уделать Збруева и не попасться отцу.
Задумавшись, Антон свернул в нишу и, оказавшись в темном коридоре, услышал чей-то надрывный кашель в той стороне, где располагались уборные.
* * *— Это платье довольно миленькое. Оно делает тебя лучше.
Милана ковыряла вилкой в клубничном суфле, кивая на очередное высказывание матери. Корсет ужасно давил, от ткани чесался каждый миллиметр кожи, соприкасающийся с телом. Дышать было нечем, от сладких материнских духов кружилась голова и хотелось сбежать на улицу. Это не говоря о косметике на лице, неудобных туфлях, а также еде, которая была для нее попросту опасна.
С тоской покосившись на тарталетки крабом, девушка отодвинула тарелку с суфле и потянулась к бокалу с шампанским.
— Оно невероятно воздушное, Илона, — восхищалась одна из подруг матери, отправляя в рот еще один кусочек лакомства.
— И низкокалорийное, — закивала Боярышникова, бросив взор на дочь. — Что такое? Не нравится? Впрочем, хорошо, нельзя тебе сладкое. — добавила тут же.
— У меня аллергия, мама, — в очередной раз напомнила Милана, откладывая вилку.
Один из официантов тут же убрал тарелку со стола. Пока в главном зале проходили танцы и играла музыка, здесь, в ресторане, другая часть гостей изволила ужинать легкими закусками, десертами и салатами. Опостылевшее суфле, которое Боярышникова искромсала на кусочки, заменили на очередное блюдо из зелени и фруктов с овощами, политое сверху небольшим количеством соуса. Лениво повозив по тарелке, Милана вздохнула, накалывая кусочек авокадо и отправляя его в рот.
Сладковатый знакомый привкус на языке заставил ее замереть спустя пару секунд. Боярышникова опустила взгляд, непроизвольно проглатывая злосчастный кусочек.
— Ох, если аллергия, то не стоит есть. Это салат с клубничным топингом, — сочувственно произнес кто-то сквозь вату. Сжав пальцами край стола, Милана кивнула и попыталась вдохнуть. Кашель не заставил себя долго ждать.
— Глупости, нет у нее никакой аллергии. Это она шутит, — отмахнулась Илона, громко рассмеявшись и посмотрев на дочь. — Милая, веди себя прилично. Не кашляй на людях, выйди.
Звон вилки о стол прозвучал где-то вдали. Милана с трудом поднялась, стараясь сдерживаться из последних сил. Вокруг щебетали друзья матери и отца. Едва она сделала шаг в сторону выхода, как мужские пальцы сомкнулись на запястье. Она дернулась, оборачиваясь и встретилась с холодным взглядом голубых глаз отца.
— Бога ради, Милана, не испорти хотя бы этот вечер, — прошипел Глеб Боярышников, с неприязнью оглядывая ее. — Не думай, что я забыл, как ты вечно нас позоришь!
— Глебушка, — позвала его Илона, бросаясь взгляд покрасневшей дочери на мужа. — Пусть идет. Милана, сходи в дамскую комнату, сполосни лицо. Ты красная.
Ужасный день, кошмар вечер. Уродливое неудобное пышное платье, которое делало ее хрупкую фигуру незаметной на фоне всей этой нашитой кучи ткани. Но еще хуже — родители, которые каждую свободную минуту одергивали и напоминали, как себя вести. Стоило ей открыть рот, они мигом принимались вспоминать ее поведение раньше.
Как будто за эти пять лет она совсем не изменилась. Больше не было пьяных вечеринок, сомнительных подружек и бесконечных скандалов. Милана очень старалась, но ни хорошей, ни плохой не была достойна звания «любимая дочь». Особенно это остро ощущалось, когда в зале появились Канарейкины, Тасмановы и Радовы.
Вот уж где матери и отцы точно знали, что их детям можно есть, а что нет!
Кашель разрывал грудную клетку и драл горло. Воздуха попросту не хватало. Милана судорожно сжимала маленькую сумочку, пытаясь добраться до туалета. Она взяла с собой ампулу с иглой и лекарством для мгновенного ввода, но в приглушенном свете коридора, цепляясь за стены, Боярышникова с трудом различала, куда идет. Вокруг мигали сигнальные боты, и вся обстановка остро напомнила события пятилетней давности.
Всего один клубничный дайкири, заказанный впопыхах в клубе. Тогда Милана думала, что сейчас выпьет коктейль, умрет, и ее родителям точно станет грустно. Немного жалела, что не успеет познакомиться поближе с Настей Канарейкиной. Они встретились совершенно случайно в университете, и у них было столько общего. А еще думала, что у ее старшего брата Антона, которого в шутку звала то Артуром, то Андреем, очень красивые глаза. С такими длинными ресницами, что позавидует любая девчонка.
Тогда было не страшно просто задохнуться на улице, видя, как увозит красивый блондин Анастасию в ночь. Но сейчас все иначе. Она очень хотела жить, однако пальцы плохо слушались.
Ведь у многих детей нормальные любящие родители. В какой очереди на раздачу божьих подарков она не отстояла? И героя в этот раз нет. Он, поди, о ней совсем не думает.