Дуглас Кеннеди - В погоне за счастьем

Смерть насильственная?

Естественная.

А могла бы и добавить: Очень тихая смерть. Достойная. Благородная. Без нытья и жалоб.

Моя мать умерла так, как жила.

И вот сейчас я стояла у постели матери, прислушиваясь к тому, как на кухне гремит посудой Розелла. Всего три дня назад здесь лежала мама. Непонятно почему, вдруг вспомнилась история, которую мне недавно рассказал парень по имени Дэйв Шредер. Он был фрилансером, писал для одного журнала: умен, как черт, объездил полмира, но в свои сорок все еще пытался прославиться. Я пару раз встретилась с ним. Он бросил меня, когда я отказалась переспать с ним после второго свидания. Дождись он третьего свидания, может, ему бы и повезло. Но как бы то ни было, он все-таки успел поведать мне о том, как находился в Берлине в ночь крушения стены, а потом, вернувшись туда год спустя, обнаружил, что это чудовищное сооружение — кровавый пережиток холодной войны — просто стерто с лица земли. Демонтирован даже знаменитый «Чекпойнт Чарли»[1], а на месте бывшей торговой миссии Болгарии на восточной стороне чекпойнта открылся торговый центр «Беннетона».

Такое впечатление, что это жуткое место, этот краеугольный камень истории двадцатого века, вообще никогда не существовало, — сказал мне Дейв. — И я подумал: точка в споре ставится в тот момент, когда мы вычеркиваем из памяти саму историю этого споpa. Как: это свойственно человечеству: санировать прошлое, чтобы двигаться вперед.

Я снова посмотрела на постель моей матери. И вспомнила запачканные простыни, влажные подушки, вспомнила, как она царапала матрас, прежде чем забыться от морфия. Теперь постель была аккуратно застелена чистым бельем и покрывалом, только что из химчистки. Мысль о том, что она умерла именно здесь, уже казалась нереальной, абсурдной. Через неделю — после того, как мы с Розеллой упакуем вещи, а грузчики из «Гудвилл Индастриз» вывезут всю мебель, от которой я планировала избавиться, — какие еще останутся зримые доказательства присутствия моей матери на этой планете? Некоторые вещи (ее обручальное кольцо, пара брошек), несколько фотографий и…

Больше ничего — разумеется, за исключением того пространства, которое она навечно занимает в моей голове. Пространство, которое она теперь делила с отцом, мне совершенно незнакомым.

А когда умрем мы с Чарли… пустота. Вот что останется от Дороти и Джека Малоунов. Их след в жизни будет навсегда стерт. Точно так же для меня последним пристанищем будет Этан. Пока он остается на земле…

Я содрогнулась, и мне вдруг стало зябко, так что захотелось согреться еще одной дозой виски. Я прошла на кухню. Розелла стояла у мойки, заканчивая с грязной посудой. Мег сидела за кухонным столом, и ее сигарета дымилась в блюдце (мама не держала в доме пепельниц), а рядом с наполненным стаканом стояла бутылка виски.

Не смотри на меня с таким укором, — сказала Мег. — Я предлагала Розелле свою помощь.

Я имела в виду твою сигарету, — сказала я.

Мне не мешает, — заверила Розелла.

Мама ненавидела табачный дым, — сказала я.

Отодвинув стул, я села, потянулась к пачке «Мерите», выбила себе сигарету и закурила. Мег удивленно взглянула на меня.

Может, передать молнией в «Рейтер»? — сказала она. — Или в Си~эн-эн?

Расхохотавшись, я выпустила целый клуб дыма:

Раз или два в году я балую себя. По особым случаям. Ну, вроде того, когда Мэтт объявил о своем уходе. Или когда мама позвонила мне в апреле, сообщив, что ложится в госпиталь на обследование, но уверена, что ничего страшного…

Мег налила в стакан щедрую порцию виски и подвинула его мне:

До дна, дорогая.

Я послушно выполнила ее команду.

Почему бы тебе не пойти вместе с тетей, — предложила Розелла. — Я закончу здесь сама.

Я остаюсь, — сказала я.

Глупо, — заметила Мег. — Кстати, я вчера обналичила свой чек соцстраховки, так что теперь я при деньгах, и страшно хочется чего-то холестеринового… вроде бифштекса. Как ты смотришь на то, чтобы я заказала нам столик в «Смит и Волленски»? Ты когда-нибудь видела, какими дозами там подают мартини? Емкости размером с аквариум для золотых рыбок.

Побереги свои деньги. Сегодня ночью я останусь здесь.

Мег и Розелла обменялись встревоженными взглядами.

Что ты имеешь в виду?

То, что собираюсь остаться здесь ночевать.

Ну это уж совсем ни к чему, — сказала Розелла.

Хочешь добить себя окончательно? — добавила Мег.

Это решено. Я буду ночевать здесь.

Что ж, тогда и я останусь, — сказала Мег.

Нет, ты не останешься. Я хочу побыть одна.

Но это безумие, — возмутилась Мег.

Послушайся тети, — сказала Розелла. — Оставаться здесь одной на всю ночь… это плохая мысль.

Я справлюсь.

Не будь такой самоуверенной, — сказала Мег.

Но разубедить меня было невозможно. Я расплатилась с Розеллой (она не хотела брать дополнительный платы, но я все-таки впихнула ей стодолларовую бумажку и наотрез отказалась забирать ее обратно) и часам к пяти наконец выпроводила Мег. Мы обе были навеселе, потому что я не отставала от нее, опрокидывая рюмку за рюмкой… и уже где-то после четвертой сбилась со счету.

Знаешь, Кейти, — сказала она, когда я помогала ей надеть пальто, — я все-таки думаю, что ты мазохистка.

Спасибо за столь откровенную оценку моих слабостей.

Ты знаешь, что я имею в виду. Оставаться одной в квартире покойной матери — хуже не придумаешь. Но ты делаешь именно это. И меня это просто бесит.

Я просто хочу побыть одна. Здесь. Пока ничего отсюда не вывезли. Неужели ты не можешь этого понять?

Конечно, могу. Точно так же, как понимаю, что такое мазохизм.

Ты мне сейчас напоминаешь Мэтта. Он всегда говорил, что у меня настоящий талант быть несчастной.

К черту этого придурка-карьериста. Тем более что он доказал свой талант приносить несчастье.

Может, он и прав. Иногда я думаю…

Я замолчала, мне вдруг расхотелось произносить вслух свою мысль. Но Мег потребовала:

Ну-ка давай выкладывай, что ты там думаешь.

Я не знаю. Иногда мне кажется, что я все неправильно воспринимаю.

Мег закатила глаза:

Добро пожаловать в ряды простых смертных, дорогая.

Ты знаешь, о чем я.

Нет. На самом деле я не знаю. Ты успешна во всем, что ты делаешь, у тебя замечательный ребенок…

Лучший ребенок.

Мег поджала губы, и легкая тень грусти легла на ее лицо. Хотя она редко говорила об этом, я знала, что бездетность всегда была ее тайной болью. И я помнила, что она сказала, когда я объявила ей о своей беременности: «Поверь мне на слово. Хоть я и не вышла замуж, но у меня никогда не было недостатка в мужиках. И большинство из них — никчемные слабаки и мерзавцы, которые шарахаются от тебя, когда видят, что ты независимая баба. Единственное благо, что может дать тебе мужчина, — это ребенок».