Дикая любовь - М. Джеймс

— Я действительно ненавижу йогу, — признается Изабелла. — Но еще больше я ненавижу кардио, а после рождения ребенка…

Для нее это совершенно нелепые слова, она выглядит так же идеально, как и всегда, и, судя по тому разговору, который я подслушала между ней и Найлом, я уверена, что он думает так же. Я смотрю на нее, чувствуя, что мои глаза горят от начинающихся слез, и думаю, буду ли я через восемь или девять месяцев думать то же самое.

Только я понятия не имею, где в этом уравнении окажется Левин.

— Мы еще даже не знаем, действительно ли это так, — тихо говорю я. — Может, меня просто тошнит. Вся эта плохая еда на вынос в Рио, все эти тревоги, все это может просто настигнуть меня.

— Да. — Изабелла смотрит на меня, ее губы сжаты. — Возможно, так и есть.

Наступает еще одно тяжелое, затянувшееся молчание.

— Но, — продолжает она наконец, — мы должны это выяснить, так или иначе.

— Я не хочу идти к врачу…

— Ну, возможно, скоро придется. Но пока мы начнем с более обычного способа выяснить это. — Она приглашает меня следовать за ней. — Пойдем. Посмотрим, сможешь ли ты выпить смузи, пока мы будем этим заниматься. Я умираю с голоду. Найлу некуда идти этим утром, он может немного присмотреть за Эшлинг.

Я одеваюсь, а Изабелла идет сказать Найлу, что мы собираемся пойти позавтракать, пообещав ничего ему не говорить, пока мы не узнаем все так или иначе. Я словно в оцепенении достаю джинсовые шорты и футболку, часть нового гардероба, который Изабелла помогла мне купить сразу после моего приезда. Тогда я впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой от того, что нахожусь здесь. Мне удалось выкинуть Левина из головы почти на целый день, пока мы с Изабеллой ходили на обед, по магазинам, а потом встретились с Найлом на ужин, только мы втроем, с няней дома, чтобы присмотреть за ребенком. Я примеряла все, что мне нравилось, без присутствия нашей матери, которая могла бы сказать, что что-то из этого слишком тесное, слишком короткое или слишком откровенное. Впервые в жизни я выбирала одежду совершенно самостоятельно, без всякого участия Изабеллы.

Поначалу все казалось странным, ведь всю свою жизнь я провела в укрытии, запертая за высокими стенами нашего семейного комплекса, выезжая на улицу только в пуленепробиваемых внедорожниках с охраной и хотя бы одним из родителей, а то и обоими. Мы с Изабеллой выехали на ее машине, белом Мерседесе, который, по ее словам, она купила вскоре после их с Найлом свадьбы, без всякой охраны. Я спросила ее, не опасно ли это, и она рассмеялась.

— Может, и так, — сказала она, пожав плечами. — Но здесь все намного спокойнее, и ни Найл, ни я не хотим жить, чувствуя постоянный страх. Правда в том, что несчастные случаи происходят постоянно. Просто они не являются целенаправленными. Но я могу погибнуть в автокатастрофе или во время перестрелки в торговом центре, меня могут ограбить или еще что-нибудь, что не имеет никакого отношения к работе Найла. Если будет что-то, что, по мнению королей, представляет угрозу, мы будем под охраной. А пока я сама вожу машину, езжу, куда хочу, и чувствую себя в безопасности.

Меня удивило, что Найла это вполне устраивает, и это рассмешило Изабеллу.

— Он не говорит мне, что делать, — сказала она. — Мы — команда, Елена. Партнерство. Мы принимаем решения вместе. И это одно из них.

Эта идея казалась мне такой чужой. У наших родителей был достаточно приличный брак по меркам того мира, в котором мы жили, но это не было партнерством. Но, выйдя замуж за Найла, Изабелла все это перечеркнула. И она сказала мне, чтобы я ожидала того же.

— Я знаю, папа, наверное, говорил тебе, что в конце концов ты можешь вернуться домой, — сказала она в тот день за обедом. — Но, насколько я понимаю и Найл считает так же, ты можешь и должна остаться здесь. Ты можешь поступить в колледж, выбрать профессию, выйти замуж, если захочешь и когда захочешь, за кого захочешь. Ты сможешь снять собственную квартиру, когда будешь готова. Ты сможешь жить своей собственной жизнью, как я. Это того стоит, Елена, даже если поначалу будет страшно.

Стук в дверь вырывает меня из воспоминаний.

— Елена? Ты готова?

— Почти! Уже иду. — Я хватаю мягкую красную футболку, которую достала из ящика, и натягиваю ее через голову, запихивая ноги в кроссовки. В Бостоне уже наступило лето, липкое и влажное, и я рада, что могу надеть шорты.

Когда я выхожу, Изабелла уже переоделась из леггинсов, которые были на ней, когда она нашла меня в ванной, в джинсы и черную майку, а ее длинные волосы завязаны в хвост на макушке. На мгновение я задумываюсь, не связана ли смена наряда с Найлом, не из-за этого ли она так долго собиралась, и я чувствую внезапный, неожиданный прилив ревности. Не к Найлу, конечно, он привлекателен, но у меня никогда бы не возникло ни малейшей мысли о муже моей сестры, моем шурине. Ревность полностью сосредоточена вокруг мысли о том, что у меня вообще может быть кто-то подобный, и не просто кто-то, а тот, кого мне не хватает. Я испытываю глубокое, ноющее чувство потери, тоски по Левину, и не только по тому, что у нас было, но и по всему, что у нас могло бы быть.

Я никогда не найду его каким-нибудь случайным утром, чтобы сказать, что иду завтракать, и чтобы он затянул меня с поцелуями или даже больше, раздевая меня так, что, когда я иду на встречу с тем, с кем завтракаю, на мне будет что-то другое. Я никогда больше не смогу разделить с ним быстрый, уединенный момент, никогда не смогу испытать еще более глубокую близость, чем та, что была у нас раньше, ту близость, которая, как я представляю, развивается между мужьями и женами с течением времени.

Все шансы, которые у нас были, исчезли вместе с ним.

Я иду за Изабеллой к машине и оцепенело пристегиваюсь, маслянистая кожа прохладно прижимается к моим бедрам. Изабелла включает музыку, что-то яркое и веселое, но я ее почти не слышу. Все, о чем я могу думать, это о том, что моя жизнь может измениться навсегда, а Левина здесь нет. Он не может разделить мои переживания и тревоги или помочь облегчить их, потому что находится за сотни миль от меня,