Девочки Талера (СИ) - Ареева Дина

Трогаюсь с места и выезжаю в ворота. Скоро истекают тридцать дней, и надо регистрировать дочку. На самом деле я давно придумал ей имя, но теперь не знаю, наверное, правильно будет спросить Нику. А ей может не понравиться имя, не слишком оно современное.

Полина. Поля. Так звали мою мать, и мне очень хотелось бы, чтобы так звали моего ребенка.

Не знаю, что происходит, но Тимура теперь все чаще можно застать дома. А я так радовалась, что он будет на целый день уезжать, и мы с малышкой сами по себе будем, только вдвоем.

Понятное дело, Тим мне не доверяет, боится оставить со мной дочку на весь день. Часто замечаю, как он наблюдает за нами из окна или из машины — по часу за рулем торчит, делает вид, что по телефону говорит. Но я же вижу, как он задумчиво аппарат в руках крутит, когда думает, что я не смотрю.

Что-то я делаю не так, что-то ему не нравится, но нет бы прямо сказать. И я спросить боюсь, зачем нарываться? Захочет выгнать — выгонит, и глазом не моргнет. Но пока он изводит меня своими гляделками, и я каждый раз боюсь напортачить еще больше.

Вечером иду в душ и сквозь шум воды слышу, как малышка плачет. Отчетливо так слышно, будто она в самое ухо кричит. Сердце обрывается, сразу думается о плохом.

Кое-как смываю гель, наскоро обтираюсь полотенцем, набрасываю халат и несусь наверх, через ступеньку. На бегу пытаюсь завязать пояс, а какой в тех халатиках шелковых пояс — шнурок шелковый тоненький.

Пока затягиваю пояс, по дороге с разгона врезаюсь в Тимура. Не поймай он меня, лететь мне затылком вниз по ступенькам, потому что инстинктивно руки вперед выставляю и от него отталкиваюсь.

Халат, естественно, нараспашку, одна рука Тимура меня за бедро держит, вторая за талию, а халат для красоты на мне болтается как на вешалке. Сама не знаю, как сознание не потеряла, когда его на меня качнуло, и он меня к перилам прижал.

Такой знакомый запах, тело такое близкое и твердое, руки на мне… И глаза — потемневшие бездонные, губы прямо возле моего лица. Какое тут самообладание выдержит? А у меня его и не было никогда.

Доченька выручает, начинает кричать, я из рук Тимура себя выдираю, кое-как халат запахиваю и дальше несусь через две ступеньки. Только в детской соображаю, что приемник от радионяни в ванную не брала, как же я ее плач услышала?

Вынимаю свою девочку из кроватки, сажусь кормить, и сразу Тимур заходит. Я под пеленкой грудь прячу, как будто дочку укрываю, а он мне в глаза смотрит. Становится надо мной, как гора нависает. У меня сердце стучит еле-еле, ну не могу я привыкнуть к тому, что он смотрит, как я кормлю.

А он берется за пеленку, в глаза мне заглядывает и спрашивает — негромко, чтобы девочку нашу не напугать.

— Можно?..

Киваю несмело и отпускаю пеленку. Тим садится на корточки и смотрит, как забавно дочка работает отъевшимися щечками, и улыбается. Я никак не могу привыкнуть к его улыбке, у него такие красивые ямочки, как и у его дочери. Он гладит ее по личику, а она начинает его руки отпихивать и недовольно бубнить.

— Ты что ругаешься, как бабуська старая, — смеется Тим и накрывает ладонью ее темноволосую пушистую головку.

Замираю, когда его пальцы касаются моей груди. Вмиг начинают предательски неметь ноги, дрожать руки, по позвоночнику вниз стекает горячая волна и собирается внизу влажной лужицей.

Только этого мне еще не хватало, чтобы снова проснулись те чувства, которые успешно заглушились во мне беременностью и родами. Я не хочу больше, чтобы мое тело подчинялось одному только взгляду или звуку голоса. Я больше не хочу хотеть Тимура Талерова.

Отвожу взгляд и смотрю в стенку. Я всего лишь кормлю свою дочь, и моя грудь — исключительно устройство для выработки молока. Не хочу вспоминать, какие ощущения мне дарили губы и руки Тимура, когда…

— Я еду ее регистрировать, Ника, — Тим поднимается и оглаживает джинсы, а я на минутку забываюсь и залипаю на его прокачанных ногах и совсем не специально задерживаюсь взглядом на ширинке. А незачем становится прямо напротив меня… — Ты меня слышишь, Ника? Ты уже думала, как хотела бы назвать дочку?

До меня доходит, что Тимур спрашивает моего мнения, а вдогонку я еще и соображаю, что он до сих пор не зарегистрировал ребенка. Значит… Значит, он у меня ее не отбирал?

— Да, — сглатываю, — думала. Но тебе может не понравиться. Оно не очень современное, но так звали мою маму. Я хотела бы назвать ее Полинкой. Полечкой.

Тимур наклоняется, хватает меня за плечи и сдавливает так, что я невольно вскрикиваю. Боюсь, что напугала ребенка, но малышка увлеченно ест, пытаясь поймать меня за выбившуюся прядь.

— Это… — он тоже сглатывает. — Это очень красивое имя, Ника. Мне оно нравится.

Облегченно выдыхаю и не могу понять, почему он не отпускает меня и продолжает сверлить взглядом, в котором плещется что-то незнакомое. Непонятное. Необъяснимое.

Наконец отрывисто отнимает ладони и потирает их, будто получил ожог. Разворачивается, уходит, и тогда я решаюсь. Как в ледяную воду бросаюсь, но я слишком много об этом думала, чтобы сейчас промолчать.

— Тим, — окликаю, и, когда он оборачивается, спрашиваю, старательно тараща глаза, чтобы не зажмуриться, — а под какой фамилией ты хочешь записать Полинку?

Глава 6

Я ее чуть не поцеловал. С размаху в меня влетела, вообще не смотрит, куда бежит. Как меня увидела, руки выставила вперед и чуть не загремела вниз по ступенькам.

Успел поймать, а у нее поясок слетел, халат нараспашку, и там… Короче, я чуть прямо на лестнице не сдал в штаны биоматериал для спермограммы, потому что под халатиком у Ники не было вообще ничего. Она только из душа выскочила, влажная еще, вот я и уплыл.

И ладно бы думал, что это она меня соблазняет, хоть немного легче бы стало. Нет, она услышала, что малявка пищит, и понеслась. Я не смог сдержаться, зажал ее на ступеньках и смотрел.

Смотрел, как глазищи сверкают, как грудь вздымается и опадает — запыхалась девочка. Вот и у меня все дыбом поднялось, а чтоб опало — это надо к себе возвращаться и в душ идти. И не факт, что надолго поможет. Кто мог подумать, что проживание в одном доме с матерью моего ребенка превратится в такую пытку?

Вернулся, но не к себе пошел, а в детскую, как магнитом к ним потянуло. Да, я долбанный мазохист, я знаю. Но так горячо внутри становится, когда могу на нее смотреть, запах вдыхать, пальцами груди касаться. И на мышку свою мелкую любоваться, когда она Никину грудь сосет. Правда, скоро это будет не мышка, а хомяк, такие у нее щечки стали круглые.

Ника отворачивается, глаза прячет, наверное, неслабо я ей тошню. Заставляю себя оторваться и уйти, но уже на пороге вспоминаю, что хотел про имя узнать. И если бы она достала автомат и дала по мне очередью, я бы и то так не охренел.

Наших матерей звали одинаково, значит ли это что-то или просто совпадение? Демьян бы обязательно выдал какую-то старперскую херню типа «Это судьба», но я не верю в судьбу.

Значит, будет Полинка. Но когда Ника про фамилию спрашивает, я поначалу даже не въезжаю, к чему этот вопрос. Останавливаюсь и удивленно моргаю.

— Вообще-то, у нее есть отец.

— Ты хочешь, чтобы она была Талеровой?

Вопрос зависает в воздухе, потому что я не знаю, как ответить. Да, Полина Тимуровна Талерова. А как еще, если ее отец Тимур Талеров?

Но где-то глубоко я понимаю, что хочет сказать Ника. И жду, пока она соберется с духом.

— Разве это твоя фамилия, Тим? Разве, когда ты родился, тебя назвали Тим Талер? И разве твой отец не заслужил, чтобы твоя дочь носила его фамилию?

— При чем здесь мой отец?

— Это ведь не он отдал тебя в детдом? Почему ты так злишься на него?

— Это не твое дело, Ника, — теперь я злюсь и закипаю.

— Я много думала, Тим, — она говорит торопливо, будто боится, что я уйду и не стану дальше слушать. Дурочка, я бы сейчас и шагу не смог ступить, — особенно в роддоме. Когда становишься родителем, мир вокруг меняется. И ты в своем ребенке видишь не только себя, а и своих родителей. И их родителей тоже. К ней через нас тянется ниточка от всех, разве ты этого не чувствуешь? А ты хочешь эту ниточку оборвать. Твоим родителям было бы сейчас очень больно и обидно узнать, что ты так легко от них отказался.