Анхела Бесерра - Любовь-нелюбовь
Фьямма вспомнила мать и сестер и подумала о том, насколько они были несчастны. Она подумала обо всех людях, которые рождались, росли, размножались и умирали, уверенные в том, что жили, что искренно любили, а на самом деле и не знавших, что такое жизнь. Они делали то же, что и другие, трудились в учреждениях, вступали в общества, и везде им были рады, а сами они пребывали "в счастливом рабстве" у чужих мнений, и хорошо им или плохо, решали другие — "если меня любят, я счастлив, не любят — несчастлив...", — и свою свободу они отдавали тем, кто и сам не свободен.
Все эти страхи, замаскированные под различные патологии, прошли перед Фьяммой за долгие годы работы. А она была уверена, что, применив то или иное лечение, поможет всем этим людям найти то, что они ищут.
Она была профессиональным оценщиком чужих чувств, но не понимала природы чувств собственных. Она объявила себя спасателем, а спасать нужно было ее саму...
В тот день Фьямма пробудилось для новой жизни. В сорок лет она начинала жить с чистого листа, опираясь не на чей-либо опыт и наставления, а лишь на недавно обретенную собственную внутреннюю силу.
Ее разум был свободен от прописных истин. Она была как неотесанный камень, форму которому должен был придать жизненный опыт. Она чувствовала себя так, словно только что родилась на свет.
Фьямма воспринимала теперь жизнь как реку, за течением которой следила все то время, что жила в монастыре, наблюдая, как река ежеминутно менялась, оставаясь прежней. Вода всегда по-разному падала с высоты, всякий раз по-другому омывала один и тот же камень. Она текла и журчала, но ее течение изменялось, и изменялось не по ее воле. А она "текла, как течется", не сопротивляясь, не противодействуя. Фьямма чувствовала себя сейчас частью природы, частью того, чем она всю жизнь любовалась издалека, смотрела как на что-то, не имеющее к ней прямого отношения. Она снова научилась восхищаться. Она знала, что жива, потому что все ее чувства были готовы принять то новое, что им предстояло принять и оценить, а сама она готова была позволить себе ЖИТЬ. Теперь Фьямма знала, что жизнь — это череда вдохов и выдохов и что только благодаря этим вдохам и выдохам можно почувствовать свое настоящее, глубинное "Я". Она знала, что вся вселенная подчинена гармоничному и совершенному ритму, что за приливом должен следовать отлив и что если этот ритм нарушится, разрушится и весь мир.
На землю опустилась ночь, и все вокруг окутал туман, а Фьямма и Либертад все сидели у водопада. Фьямма чувствовала, что ей еще многое предстоит узнать от своей собеседницы, но не спешила — время утратило значение, теперь она была готова ждать хоть всю жизнь.
Пристально посмотрев в глаза Фьямме, Либертад снова заговорила, сказав, что знает, почему Фьямма здесь. Потом ровным, спокойным голосом начала рассказывать о Тантре. О том, что тантризм есть возвращение к высшей простоте. О том, что жить — значит идти вперед, не боясь трудностей, потому что, если останавливаться перед трудностями, вместо того чтобы бороться с ними, ты только их увеличишь. О том, что главное — не гнаться за счастьем, а поддерживать чистоту души, быть готовым к неожиданностям, потому что Тантра — это постоянное приобретение нового опыта. О том, что избегать страдания значит лишить себя возможности познать истину. Либертад говорила о Тантре как о культе женственности, понимаемой как ключ ко всем чувствам, потому что чувственность — основа гармонии.
Фьямма поняла, почему у них с Мартином ничего не получилось: в детстве Мартина лишили женственности, и потому в зрелом возрасте он был не способен ни на какую ласку и нежность, кроме сексуальных. Сдержанность Мартина в проявлении чувств и стала причиной их постепенного отдаления друг от друга. Фьямме стало жаль и Мартина и себя. Слишком поздно пришло понимание. Как ей хотелось бы, чтобы и Мартин все понял! Но сейчас она уже ничего не сможет ему объяснить.
Вот почему в мире столько неразделенной любви, подумала Фьямма.
Мужчины, которые отказывались от своей женственности, отказывались тем самым от способности глубоко чувствовать. От способности наслаждаться жизнью.
Фьямма понимала теперь, что чем острее чувства, тем сильнее чувственность и тем легче она может преобразиться в абсолютную сексуальность, в абсолютную любовь.
Либертад раскрыла ей тайны медитации, которой Фьямма уже столько времени пыталась заниматься. Она сказала, что медитировать не значит стремиться к какому-то состоянию или экстазу: главное во время медитации — на все сто процентов почувствовать реальность. Наполниться ею. Осознать, что божественное есть в каждом человеке. Быть открытым жизни. За дни, проведенные в монастыре, Фьямма уже научилась этому и ощущала жизнь, как никогда прежде.
На прощание Фьямма крепко обняла Либертад. И, обнимая, почувствовала, как ее собственная энергия сплавляется с энергией ее новой подруги. Ее охватило очень странное, но сильное и приятное чувство: ей показалось, что она младенец в нежных руках матери. Она даже закрыла глаза от наслаждения.
На рассвете Фьямма отправилась в обратный путь, унося в сердце бесценное сокровище — знание, полученное от Либертад. И впервые за много дней устроила себе пир: съела душистую спелую папайю.
Она шла несколько часов, любуясь окружающей природой. Все казалось ей наполненным жизнью и светом. Она приветствовала каждое встречающееся ей существо, каждый предмет. Ей хотелось подружиться со всеми коровами, со всеми повозками, со всеми женщинами и детьми. Она помогла вымыть в реке теленка. Потом села в расписанный всеми цветами радуги автобус без крыши и вспомнила дребезжащие автобусы в Гармендии-дель-Вьенто. Ей захотелось вернуться домой и начать новую жизнь.
В Каджурахо ее сначала не хотели пускать в отель — приняли за нищую, настолько она не походила на прежнюю Фьямму. Она похудела на пятнадцать килограммов, щеки впали, на лице остались, казалось, только огромные зеленые глаза. Кожа ее загорела и огрубела, волосы спутались в один комок. На ней было красное сари, которое отдала ей Либертад — одежда Фьяммы давно износилась. Зато чувствовала она себя прекрасно, как никогда. Ей пришлось показать администратору отеля паспорт, иначе ей не разрешили бы подняться в номер. Они с Давидом договаривались встретиться через тридцать дней, а отсутствовала Фьямма два месяца. Однако чемодан Давида тоже не был распакован. Прежде всего Фьямма отправилась в ванную и там, посмотрев на себя в зеркало, увидела в своих глазах то самое глубокое спокойствие, которое так восхищало ее в детстве в глазах матери. Спокойствие тех, кто прошел через страдание... А на все остальное она даже не обратила внимания.
