Ольга Тартынская - Хотеть не вредно!
Я утонула под этим ворохом проблем. Немного оклиматизировавшись, организовала уборку, приготовила обед, потом и ужин. Наверняка ведь одними пельменями питались. К вечеру без сил свалилась в кресло перед телевизором. Тут пошли телефонные звонки один за другим.
— Привет, мам! Завтра тебе Аньку привезем, — радостно сообщил Лешка.
— Ты на работу устроился?
— Да, только там идет переорганизация, просили ждать, пока не вызовут.
— Вечно у тебя все так, — ворчу я.
— Ты как съездила? Отдохнула?
— Да. Слушай, Леш, я решила вам няню для Аньки нанять.
— Ты что? С ума сошла?
— Нет, вроде бы, еще.
— А где бобла возьмешь? Вы и так все время в долг живете.
— Это потому, что ты не работаешь. Вот пойдешь работать, будешь платить за квартиру, у нас освободятся какие-то деньги. Вам ведь не каждый день нужно?
Чувствуется, что Лешка потрясен: бунт на корабле.
— Ну, не знаю. Надо с Настей поговорить. Завтра-то можно привезти?
— Завтра — да.
Следующий звонок:
— Ты куда пропала? Я звоню каждый день!
Надо же, Машке понадобилась.
— Ой, Маш, в двух словах не скажешь. Столько всего произошло. А ты-то как? Как твой Сеня, не сбежал еще?
Полился бесконечный монолог. Сеня пьет, деньги не приносит, на нее набрасывается, если заговаривает об этом. Всех друзей разогнал, на порог никого не пускает. Жить совершенно нечем. Надо выгонять, но жалко. Скандалы ни к чему не приводят. Эх, опять мимо! Неужели для Машки так и не найдется нормального мужика? Я сержусь и от этого начинаю ее ругать.
— Ты совсем безголовая, Маш. Знала же, кого пускаешь. На лице ведь написано было.
Она мямлит:
— Ну да, конечно. Что же ты меня не остановила, если видела?
Жалко ее ужасно, но я ору:
— Разве я тебе не говорила? Но ты ведь никого не слушаешь! Пока лбом не стукнешься, до тебя не дойдет.
Машка не обижается, она скулит:
— Ань, приезжай, а? Мне так плохо.
Приходится обещать, что на днях выберу время и приеду к ней. Ритка уже тащит дневник:
— Мам, распишись, что знаешь про собрание.
Опять собрание! Сколько можно? Я знаю наизусть, что скажут, сколько денег потребуют, чем будут недовольны родители, и из-за чего собрание растянется на два часа вместо одного. Все заранее знаю, но хожу на собрания исправно, как это делала и раньше. Не для учителей, конечно, и не из-за информации. Ради Ритки. Ну вот, у нее на этой неделе появилась "тройка" по истории. Стоит только немного ослабить внимание, результаты тут же скажутся. Ритка хорошо учится, не слишком меня обременяет своими уроками, но следить все же надо.
У меня просто не осталось сил, чтобы сообщить детям о переменах, которые я готовлюсь внести в наш устоявшийся уклад. Кажется, меня подминает старая жизнь, Москва затягивает в свою трясину, и где взять силы на сопротивление? А еще надо принимать какие-то решения, переворачивающие все с ног на голову! И, кажется, я выдохлась сразу, как только приехала домой.
Ничего, ничего, взбадриваю себя. Завтра созову семейный совет. Надо еще найти няню. Кто-то из коллег, кажется, мне говорил о женщине, которая ищет работу. Я порылась в записной книжке, нашла телефон Натальи Андреевны. Загрузившись всеми кафедральными новостями и сплетнями, я втиснулась в непрерывный речевой поток и сказала:
— Мне нужна няня, хорошая, проверенная. Ты, кажется, мне говорила о своей родственнице, которая ищет работу?
— Ой, она уже нашла. Но есть еще вариант. У мужа есть девочка, аспирантка. Она бы могла, если не каждый день.
— Не знаю, подойдет ли девочка. И еще, знаешь, Наташ, я ухожу с работы.
— Ты, конечно, шутишь?
— Нет, серьезна как никогда.
Мне пришлось убрать трубку в сторону, чтобы не оглохнуть. Наталья ругала меня, на чем свет стоит, преимущественно матерно. Филологи часто бывают жуткими матерщинниками.
— Да ты что! Из университета не уходят! Университет — это фирма, знак качества! Не хватает денег — бери учеников! Да где ты еще найдешь такое место? Неужели в частную школу хочешь уйти?
— Нет, никуда не иду. Пока вообще не буду работать. Знаешь, давно мечтала сидеть дома и писать книгу о Гумилеве.
Наталья сникла.
— Ну да, ты можешь себе позволить не работать, пока квартиру сдаешь. Ну, зря, зря. Наука требует постоянной работы. А кто тебя заменит?
И она органично перенеслась в иную сферу, представляя, как теперь будет распределяться нагрузка и как среагируют на это коллеги. Возможно, прикидывала уже, как можно использовать эту информацию. Пришлось пресечь ее соображения вслух:
— Наташ, если придумаешь что-нибудь с няней, позвони. Ладно?
Вот уж действительно, если настроишься на что-либо и поставишь цель, решения приходят сами собой. За неделю я сделала невозможное. Еще очень кстати, что ему совсем не свойственно, позвонил бывший муж и попросил пристроить куда-нибудь на жилье его двоюродную племянницу. Приехала из Оренбурга искать работу. Снимать дорого она не может, да и работу еще не нашла.
— Живет у нас уже неделю, мочи нет, как надоела. Я готов даже зарегистрировать ее на свой адрес, только забери.
— Скажи, ей можно доверить ребенка?
— Не только ребенка, но и черный чемоданчик с ядерной кнопкой. Мы бы взяли ее в няньки, но, увы, средств нет, наследуем идеи. Да и тесно у нас.
Я пригласила девушку к нам на семейный совет, который до сих пор не состоялся. Три дня тянула, никак не могла собраться с мыслями, а теперь есть подходящий повод. Люда приехала уже с вещами. Дети выскочили в прихожую полюбоваться на это зрелище. Фокс, конечно, в первых рядах. Люда не испугалась его, даже погладила по крупной голове. Она производила впечатление надежного и работящего человека. Не уродина, но и красавицей не назовешь. Не развязна, но и не запугана. Речь ее, конечно, меня насторожила. Кажется, Анька скоро будет говорить с оренбургским акцентом.
Для начала я угостила девушку чаем, разговорила ее. Люда закончила одиннадцать классов, в институт не поступила. Хочет подготовиться как-нибудь и еще попробовать. В Оренбурге не смогла найти работу, а сидеть на шее у родителей не хочет: у них еще двое младших, кроме нее. Здесь пыталась найти работу, но в приличных местах везде требуется московская прописка, а остальное слишком ненадежно или даже опасно. Летом, пока было возможно, работала судомойкой в кафе, жила в подсобке. В подсобке холодно по ночам, хозяин пытался приставать, еле отбилась. Зато платили хорошо, по оренбургским меркам. Она смогла поддержать родителей, посылала им деньги. Теперь же и вовсе работы лишилась, жить негде, снимать не на что. Собиралась уже возвращаться домой несолоно хлебавши, но там тоска и полуголодные братья.
