Гийом Мюссо - Бумажная девушка

Билли не стала отрицать, достала из кармана тубу со снотворным, которую, должно быть, стащила в больнице.

– Но почему?

– Чтобы ты меня отпустил.

Мышцы шеи парализовало, к горлу подкатила тошнота. Я боролся с онемением, пытаясь не упасть, но окружающий мир начал двоиться.

Последним, что я видел четко, была Билли, ворошившая угли кочергой, прежде чем бросить роман в огонь. Благодаря этой книге она пришла, с помощью этой книги она должна уйти.

Не в силах помешать ей, я упал на колени, перед глазами появился туман. Билли открыла мой ноутбук, и я скорее догадался, чем увидел, как она вставляет в него серебристую флешку…

Все заколыхалось вокруг меня, до меня донесся характерный звук: с моего ноутбука было отправлено электронное письмо. Уже теряя сознание и падая на паркет, я услышал тоненький голосок, прошептавший мне: «Я люблю тебя» – и затерявшийся в глубинах сна, в который я погружался.

Манхэттен. Мэдисон-авеню

В то же время в Нью-Йорке, где было уже больше четырех часов дня, Ребекка Тайлер, литературный редактор издательства «Даблдэй», ответила на звонок своей ассистентки.

– Мы только что получили рукопись последнего романа Тома Бойда! – сообщила Дженис.

– Лучше поздно, чем никогда! – воскликнула Ребекка. – Мы ждем ее уже несколько месяцев.

– Я распечатываю?

– Да, и как можно быстрее.

Ребекка попросила помощницу отменить две назначенные на этот день встречи. Третий том «Трилогии ангелов» имел первостепенное значение для издательства, и она торопилась увидеть, что там за текст.

Она начала читать незадолго до пяти часов вечера и не останавливалась до поздней ночи.

Не сказав ни слова своей начальнице, Дженис распечатала роман и для себя. Она ушла из офиса в шесть вечера, вернулась на метро в свою маленькую квартирку в Вильямсбурге, говоря себе, что это чистое безумие – так рисковать. Это профессиональная ошибка, за которую ее могут уволить. Но ей настолько не терпелось прочесть конец трилогии, что она не устояла.

Эти две первые читательницы романа помогли обрести форму вымышленному миру, придуманному Томом Бойдом.

И в этом мире отныне предстояло жить Билли.

Париж. 24 декабря. 9 часов

Когда на другое утро я открыл глаза, меня тошнило, и во рту появился привкус земли. В квартире было пусто и холодно. В камине остался лишь серый пепел.

За окном повисло мрачное небо, в стекла стучал дождь.

Билли ушла из моей жизни так же внезапно, как и появилась в ней, словно пуля, пронзившая мне сердце, снова оставив меня одиноким и несчастным.

37. Свадьба лучших друзей

Единственные друзья, заслуживающие интереса, – те, кому можно позвонить в четыре часа утра.

Восемь месяцев спустя. Первые недели сентября. Малибу, Калифорния

Поместье с домом – копией французского замка, выстроенным в тысяча девятьсот шестидесятых годах эксцентричным миллиардером, раскинулось на холмах над Зума-бич. Шесть гектаров зелени, садов и виноградников создавали впечатление, что вы находитесь где-нибудь в глуши Бургундии, а не на берегу океана, в городе сёрфингистов и белых песчаных пляжей.

Именно в этом защищенном уголке Мило и Кароль решили отпраздновать свою свадьбу. С того момента как закончилось наше приключение, мои друзья наслаждались взаимной любовью, и я первым порадовался их долгожданному счастью.

Все шло своим чередом. Я расплатился с долгами, уладил проблемы с законом. Опубликованный за полгода до этого завершающий том моей трилогии встретился с читателями. Что же касается первой экранизации моего романа, то летом больше трех недель она держалась на первом месте по кассовым сборам. В Голливуде все меняется быстро: из сбившегося с пути лузера я снова стал успешным автором, которому все удавалось. Sic transit gloria mundi[92].

Мило снова открыл свой офис и управлял моими делами с осторожностью индейца-сиу. Он вернул свой «Бугатти», но когда узнал о беременности своей будущей жены, сражу же сменил болид на «Вольво» – универсал!

Короче, Мило уже не был прежним Мило…

Если внешне жизнь снова мне улыбалась, в душе я оплакивал исчезновение Билли. Она ушла, оставив в глубине моего сердца неиссякаемые запасы любви, с которыми я не знал, что делать. Храня верность моему обещанию, я не погрузился в туманность «антидепрессантов, транквилизаторов и кристаллического метамфетамина» и был максимально «чистым». Чтобы не бездельничать, я отправился в большое турне подписывать экземпляры моей новой книги, благодаря которому я за несколько месяцев побывал во всех уголках страны. Один лишь факт, что я снова вижу людей, действовал на меня благотворно. Но как только я оставался один, всплывали болезненные воспоминания о Билли, жестоко напоминая мне волшебство нашей встречи, искорки наших словесных перепалок, зародыши наших ритуалов и тепло нашей близости.

Я подвел черту под любовной жизнью и прекратил всяческие контакты с Авророй. Наша история была не из тех, что заслуживают второго шанса. Я перестал строить планы на будущее, довольствуясь тем, что проживал день за днем так, как получалось.

Но я не мог позволить себе новое погружение в ад. Если я рухну второй раз, я больше никогда не поднимусь, а я не имел права разочаровать Мило и Кароль, которые изо всех сил старались вернуть мне вкус к жизни. Чтобы не омрачать их любовь, я скрывал мою печаль и мои раны, охотно соглашаясь на ужины-кастинги, которые они устраивали по пятницам, чтобы я смог встретить родственную душу. Они поклялись себе, что обязательно разыщут «редкую жемчужину», и с этой целью мобилизовали всех своих знакомых. Благодаря их усилиям за несколько месяцев я познакомился с полным набором тщательно отобранных калифорнийских холостячек – преподавательницей университета, сценаристкой, учительницей, психологом… – но эта игра меня совсем не забавляла, и наши беседы никогда не продолжались после ужина.

– Речь свидетеля! – потребовал кто-то из гостей.

Мы сидели под большим тентом, разбитым для приема гостей. Это были в основном полицейские, пожарные и сотрудники «скорой помощи», с которыми Кароль общалась на работе. Они пришли с семьями. Со стороны Мило были только его мать и я. Атмосфера была расслабленной и неформальной. Холщовые полотнища хлопали на ветру, впуская запахи свежей травы и морской воздух.

– Речь свидетеля! – хором потребовали гости.

Они принялись стучать ножами по бокалам, вынуждая меня встать и произнести импровизированный тост, без которого я бы с удовольствием обошелся. Нежность, которую я испытывал к моим друзьям, была не из тех чувств, о которых говорят в присутствии сорока человек.