Анна Берсенева - Флиртаника всерьез
Может быть, повторяется сейчас внешний рисунок его прежней жизни, может быть, повторяется череда каких-то событий, но то, что происходит у него в сердце, – происходит сейчас впервые. Как и у нее в сердце; прежде она даже не сознавала, что оно у нее есть.
Правда, она и теперь не сильно-то прислушивалась к собственному сердцу, ей было не до таких пустяков, как размышления о том, что там бьется у нее внутри. Она чувствовала виском другое биенье, и его же чувствовала пальцами, потому что ее рука лежала у Игоря на груди, накрытая его рукою. Весь он был в каждом своем проявлении, и она чувствовала его в каждом его проявлении – и в твердости его плеча под своим виском, и в прохладе его ладони, и в этом светлом, очень светлом взгляде, который был сильнее тьмы.
Она ведь и тогда, в первую их встречу, почувствовала его именно так – всего его почувствовала в том, что все считают, да и она тогда считала просто сексом. Ну да, в ту минуту, когда она сбросила туфли и стала раздеваться перед его кроватью, она была уверена, что собирается просто дать этому непреклонному мужику, что он хочет, потому что иначе от него никак не добиться того, что ей необходимо. И она совсем не ожидала того, что случилось уже в следующую минуту, – ошеломляющего, мгновенного, ослепительного, всезаполняющего счастья, которое вдруг связало ее с ним в момент обыкновенной физической близости. Она даже не поняла, что с нею происходит, такое счастье не могло быть связано с мужчиной, да еще с незнакомым, посторонним, совершенно чужим мужчиной!
Но оно было, и было таким, которое и захочешь, до смерти не забудешь. А она и не хотела его забывать, совсем наоборот…
Галинка повернула голову и поцеловала Игоря. Поцелуй пришелся ему куда-то под мышку.
– Спасибо, – сказала она.
– За что?
Он вздрогнул – наверное, от щекотки.
– Если бы ты не прилетел, я бы утопилась в океане.
Хорошо, что это были смешные слова, иначе она их просто не выговорила бы.
– Не стоит благодарности. – Она не видела его лица, но расслышала, что он улыбнулся. – С моей стороны это глубоко эгоистический поступок. Если бы я не прилетел, то просто сдох бы.
– Почему?
Галинка подняла голову и встревоженно взглянула на него. Он только что из больницы, а она про какие-то сентиментальные глупости думает!
Игорь не ответил – положил руку ей на голову, чтобы она снова легла ему на грудь.
– Не холодно тебе? – наконец спросил он.
Балконная дверь была открыта, шум океана врывался в комнату вместе с ветром.
– А тебе холодно?
Галинка подтянула одеяло, чтобы оно достало Игорю до шеи. Он засмеялся и сбросил одеяло.
– Ты что? – сказал он. – Это же я намекаю, что согреться пора!
И сразу перевернулся, быстро и сильно, и накрыл ее сверху собою – так, что она чуть не задохнулась от тяжести его тела, а вернее, от счастья. Тяжесть тела уменьшилась, потому что Игорь приподнялся на локтях, а счастье осталось, потому что он стал целовать ее так медленно и долго, что обоим приходилось переводить дух после каждого поцелуя.
– Ну еще разочек, – шепнул он, в очередной раз отрываясь от Галинкиных губ и тут же отыскивая их в полумраке снова.
Она засмеялась сквозь поцелуй, а когда он кончился, сказала:
– Можно и два разочка. Даже три или четыре. Ты их считаешь?
– Тебе хаханьки, а я – сколько мы с тобой не виделись, две ночи? – ну вот, две ночи только и думал, что и поцеловать тебя толком не успел.
– Ну так что нам мешает? Эту ночь посвящаем исключительно поцелуям.
– Нет уж, – усмехнулся Игорь. – Исключительно – не получится.
И, одновременно со следующим поцелуем, раздвинул коленями ее ноги – вернее, она сама раздвинула их, подчиняясь едва ощутимому его движению, – и прижался животом к ее животу, всем телом к ее телу, всем собою – к ней.
– Галинка, родная моя, – едва слышно проговорил он. – Не бросай меня, любимая ты моя…
Растерянная нежность этих слов совсем не сочеталась со страстной силой его нетерпеливых движений, со всей силой, которая была у него внутри, а в этих движениях становилась силой внешней. Но и в растерянных словах, и в горячих и сильных движениях был он весь – единственный, любимый до звона в сердце, так неожиданно и счастливо данный судьбою…
И все это она сказала ему, сказала многими, долгими словами. Ни одного слова она в себе не утаила, обнимая его всем телом, чувствуя его внутри своего тела так же, как внутри своего сердца.
Когда они пришли в себя, то обнаружили, что лежат поперек кровати, запутавшись в одеяле и простынях. Все время, пока переворачивались и выпутывались, они смеялись – хохотали в голос, как ненормальные. Наконец Игорь рывком сел на постели, сбросив одеяло на пол, и положил Галинкину голову к себе на колени.
– Может, поспишь? – предложил он.
Положение для сна, что и говорить, было самое подходящее.
– Ага, – хмыкнула Галинка, – так я тебе и усну! Сам так смотрит, что ослепнуть можно, а хочет, чтоб я дрыхла, как сурок.
– Не выспишься, будешь завтра сонная. Что я тебя, по вулканам на руках таскать буду?
Утром Галинка должна была поехать в Тиманфайю, в вулканический заповедник, и Игорь предложил ехать вместе. Если бы он сказал, что никуда они завтра не поедут, а проведут весь день в кровати, или у океана, или на балконе – да все равно где, хоть на люстре под потолком! – она бы так этот завтрашний день и провела. Но он сказал то, что сказал, и Галинка с удовольствием подтвердила:
– Да, будешь таскать. На руках по вулканам. А надоест, бросишь в первый попавшийся кратер. В набежавшую волну.
Она сказала это тоном шутки, но вообще-то нисколько не шутила. Если бы она ему надоела, то предпочла бы застыть в лаве, как доисторическое, никому не нужное насекомое.
– Ладно, – легко согласился он. – Буду таскать. Только вряд ли мне это надоест. Так что на экстремальное купание в кратере не надейся.
– Думаешь, я экстрим люблю? – притворно обиделась она. – Думаешь, мне адреналинчику не хватает?
– Не думаю.
Улыбка у него была едва заметная, в уголках губ. У Галинки сердце замирало, когда она ловила взглядом его улыбку.
– А откуда ты знаешь, чего мне не хватает? – тут же спросила она.
– Вообще-то не знаю. Ничего я про тебя не знаю. Хотя… Кажется, что знаю. То есть не знаю, а… Слушай, я с тобой совсем поплыл! Черт не разберет, что говорю.
«Черт, может, и не разберет, а я разбираю», – подумала Галинка.
– Говори, говори. – На его лице никто не заметил бы волнения. Но она заметила. – Что хочешь, то и говори.
– Надоем тебе, – усмехнулся он. – Буду болтать, быстрее надоем, чем мог бы.
– Смотри, какой пророк выискался! – сердито воскликнула она.
