Контракт на молчание (СИ) - Гейл Александра

— Прежде чем уйду, хочу взглянуть на ее документы, — объявил он напоследок.

Валери закатила глаза, но добропорядочно полезла в один из ящиков. Райан стиснул зубы. Она легко согласилась, слишком легко. Значит, не соврала. Так отчего это вызвало глухое раздражение?

Джулия Хадсон родилась шестого июня. А Валери Хадсон объявилась на острове в августе и примерно два следующих месяца принадлежала только этому своему сопляку. По датам упрямо выходил сентябрь. А это значит, Джулия никак не могла являться его, Райана, дочерью.

— Все? — ровно спросила Валери.

Со стороны Фай донесся громкий стук чайной крышки, но, когда остальные на нее посмотрели, женщина лишь пожала плечами. Мол, не нарочно.

Трясти Валери дальше, упорствуя, не было никакого смысла. Это все не на благо. Эперхарт отправился к себе в отель, едва вспомнив, что на воркшопе остались его ребята. Вспомнил — и махнул рукой. Не маленькие, разберутся, доберутся и даже прокормятся. За окнами пролетали фантастические пейзажи города, который стремился стать на свете самым-самым, но Райан слепо смотрел в окошко и ничего не видел.

Подъезжая к дому Валери Хадсон, он намеревался задушить ее за то, что скрывала от него ребенка, за то, что вообще оставила этого ребенка. А увидев эти золотые локоны, испытал желание убить Валери за то, что не солгала и Джулия действительно дочь Клинта. Впрочем, Эперхарт был уверен, что и тот о своем отцовстве не догадывается. Он потер глаза, пытаясь таким образом изничтожить накрывшее опустошение.

Он почти ничего не знал о детях. У него не было ни братьев, ни сестер, даже кузенов — и тех не имелось. Он вырос центром вселенной одной большой семьи, залюбленный до абсолюта. И принимал свой отвратительный характер как следствие такого отношения. Он избегал женщин с балластом как чумы. Где начинаются дети — там заканчивается секс. Трудно вообразить мужчину, который выберет грязные пеленки вместо разнеженного ласками, на все готового женского тела.

Эперхарт без ложной скромности был фанатиком красивых женщин. В его личной коллекции воспоминаний было много образов, которые никогда не сотрутся из памяти. Точными цифрами он даже не заморачивался. Эперхарт не задумывался о предпочтениях по цвету волос, национальности или социальному статусу. Он обожал женщин и в отдельности, и в совокупности. И никогда не хотел принадлежать одной. Он это понял в день, когда Бриттани — Бриттани, которую он думал, что любил, — с ним порвала, отказавшись ехать на остров, а Райан испытал по этому поводу только облегчение. Он не хотел от нее ребенка. Не хотел брать ее в жены. Он вообще никогда не мечтал о домашнем уюте. Зачем это человеку, который всей душой прикипел к безликим офисам и умел делать деньги буквально из воздуха? Он мог купить все, что пожелал бы.

Но не сделать своим ребенка ничтожества Клинта Дексворта. И эта мысль оказалась проблемой. О том, что Валери Хадсон немножко особенная, Эперхарт догадывался с самого начала. С того момента, когда она влетела в двери его приемной с раскрасневшимся лицом, на самоубийственных каблуках и с растрепанными как после отличного секса волосами. Он был уверен, что она и явилась к нему именно после отличного секса. Потому что какой идиот откажется иметь такую до работы, после работы и вместо работы? Эперхарт — точно нет. И именно ему она в этом отказала.

Врут те люди, что говорят «мне никогда никто не отказывает». Да что за чушь? Отказывают конечно, просто есть те, кто воспринимает отказы с грустной моськой, и те, у кого они разжигают здоровый азарт. Валери Хадсон окончательно стала особенной, когда превратилась из легкой добычи в не легкую. Играть с ней было сплошным удовольствием, Эперхарт даже склонен был рассматривать то, что они делали, как самую долгую прелюдию в его жизни. Хоть и понимал, что с девчонкой он делает страшное. Просто не мог остановиться. То, как она краснела, было его персональным афродизиаком. Румянец ударял не только ей в лицо, но еще окрашивал шею и декольте. Вопрос, до какой отметки он спускается, не оставил Райану покоя.

Он чуть не рассмеялся, когда понял, что в руки к нему она попала женщиной лишь наполовину. Отдавать этот сопляк ее научил, но не брать в ответ. Эгоистичный кретин, он неспроста уцепился за девчонку, которая так и не поняла своей власти над мужчинами. Даже в суде он что-то мямлил о том, каким был с ней нежным и милым. А Эперхарт с трудом сдерживал смех, вспоминая, как затыкал Валери рот, притискивая ее к шкафу в собственном кабинете после милых нежностей жениха, которые достали ей до печенок, но что-то не с той стороны.

Райан был готов ради нее на многое. Где-то перетерпеть детские глупости, где-то лишние нежности, где-то закрыть глаза за неумелое и откровенное вранье. Он знал, что она в него влюбилась. И готов был ей простить даже совершенно опрометчивые, недальновидные чувства. Но она подслушала разговор с Сержио, оставила чек с высокомерным посланием, показала средний палец Веласко и пропала. А потом родила ребенка от Клинта Дексворта.

Звонок телефона оторвал Эперхарта от бесцельного разглядывания огней Дубая сквозь окна восхитительно одинокого люкса. Незнакомый арабский номер и вовсе заставил вскинуть брови.

— Мистер Эперхарт. Простите за мой звонок, это Фай Гринверс. — Эперхарт догадывался, что няня Валери полукровка, но все равно тихонько усмехнулся. Он просто обожал быть правым.

— Да, мисс Гринверс, слушаю.

— Вы не очень хорошо разбираетесь в детях, верно?

— Нет, мисс Гринверс, не очень, — вздохнул он, не видя причин скрывать очевидное. — Вы догадались правильно.

Фай помедлила.

— Вы не задали Валери очень важный вопрос. Если честно, я не уверена, что это что-то прояснит, поскольку не в курсе подробностей, но… девочка — Джулия — родилась не в срок. Она семимесячный ребенок.

Глава 15

Валери

Мне в жизни встретилось немало восхитительных людей, но я никогда бы не подумала, что знаменосцем новой веры станет Сибил Перетти.

Звяк — тарелка раскалывается на много-много маленьких кусочков. И следующая. И еще одна. И так, пока они не закончатся. За время пребывания в Дубае я сменила три набора посуды и два чайных сервиза. Разгромив квартиру мамы в Сиэтле когда-то, я получила такое несказанное облегчение, что теперь практикую этот метод в своей, не жалея денег. И называю его «Сыграть в Сибил». Если бы еще Джули не выла испуганно в своей комнате, было бы вообще прекрасно. Но я придерживаюсь позиции, что мама-гроза-посуды лучше рыдающей-в-голос-мамы-истерички.

— Как ты могла, а? Фай!

Все складывалось безупречно. Я к визиту Эперхарта готовилась. Знала же, что однажды нам придется встретиться и что он, скорее всего, узнает о Джули. У меня был безупречный план. Сначала попытаться скрыть существование дочери. Но он со своими загребущими ручищами полез обниматься и нащупал шрам от кесарева сечения. И догадался ведь, что не аппендицит мне вырезали, скотина! Я даже к вопросу о документах была готова. Райан с его «любовью» к детишкам в жизни бы не догадался, что в сложных случаях роды случаются не через девять месяцев. А то, что Джули маловата ростом по сравнению со сверстниками, — с кем не бывает, вытянется еще. Хотя куда Эперхарту о таком догадаться? Он принял за аргумент даже светлые волосы, понятия не имея, что не все дети темнеют в пеленках. И увидел ее именно спящей, не заглядывал в глазки, не видел характерного желтого солнышка на голубой радужке, какое есть у него самого. А Фай взяла — и уничтожила мою подготовку!

— Всем нам нужны родные люди! — категорично отвечает няня, признавшаяся в предательстве с полной уверенностью в собственной правоте. — На себя посмотри. Мама умерла, ни братьев, ни сестер, ни отца, ни даже друзей. Старуха за океаном — последнее спасение! О себе не печешься, так хоть о ребенке подумай!

— Я хоть раз тебе жаловалась на жизнь тяжелую?! — патетично восклицаю я.

— А как же не жаловалась? — легко парирует она.