Собственность Короля - Айя Субботина
Судя по обилию сладостей в витринах-холодильниках, он привез меня я настоящий пряничный домик. Я выбираю классический медовик, а Грей вообще не стесняется — берет и бельгийские вафли, и большой кусок щедро политого шоколадом пражского торта. И просит с собой пару стаканчиков с печеньем «орешек». Это для Марины.
— Ты правда все это съешь? — не могу не спросить, разглядывая его заставленную сладостями половину стола.
— Ну-у-у, либо я сожру эти сладости, либо, — плотоядно прикусывает нижнюю губу, — сожру тебя.
Я хочу сказать, что несъедобная, но почти наверняка знаю, что это приведет к новой волне обмена намеками на грани. А мой истрепанный мозг мне еще пригодится, когда мы дойдем до обсуждения действительно важных вопросов.
— Так что за история с женой, Грей? — начинаю первой.
— Идиотская история, — вздыхает он, отправляя в рот сразу большой кусок торта.
Очень сухо пересказывает факты: что жена действительно была, что потом она сама его бросила и случилось это семь лет назад. А теперь она всплыла на горизонте и вместе с новостью о том, что развод, на который якобы она подала по собственной инициативе, на самом деле липовый.
— Звучит как сценарий бразильской мелодрамы. — Я не могу сдержать нервный смешок.
— Звучит как пиздец.
Ладно, согласна, его формулировка точнее.
— Но ты ведь говорил, что… ну… любишь ее и хочешь вернуть, и…
— Я соврал, Ань. — Грей сознается в этом так прямо и бесхитростно, что мне даже зацепиться не за что.
— О, кажется, теперь у меня тоже есть законный повод говорить тебе: «Не ври, Грей!»
— Претензия принимается, Нимфетаминка. Я сам баран. Тупо было не перепроверить. — Но даже говоря о себе такие нелестные вещи, ему каким-то образом удается оставаться максимально серьезным. — Я не люблю Кузнецову уже очень, очень давно. Просто знал, что она попытается меня дернуть спустя столько лет, а ты так хорошо вписалась.
— Поправочка, Грей — это не я вписалась, это ты заставил меня ответить на звонок.
Он кивает, но в этом жесте нет ни капли раскаяния.
Я вообще не знаю, что должно произойти, чтобы Грей в принципе задумался о существовании этой эмоции внутри своей системы ценностей.
— Мы ни разу не контактировали за эти семь лет, Ань. Не общались, не созванивались и тем более, не трахались. Она моя жена только на бумаге. Поверь, Кузнецова — последняя женщина, которую я хотел бы видеть в своей жизни.
Я верю, как бы глупо это ни было.
Но меня одновременно сильно царапает его совершенно искреннее «последняя женщина». Потому что в его словах «женщины» в множественном числе. Как будто женщин было, есть и будет еще много, и его жена не имеет к этому никакого отношения.
Но и я — тоже.
Три дня.
Мне понадобилось всего три дня, чтобы потерять голову от человека, от которого любая здравомыслящая девушка должна улепетывать со всех ног.
А я вместо этого сижу и хочу на стену лезть просто от того, как Грей невзначай слизывает шоколад с нижней губы, и как же ему идут выжженные солнцем пряди в густых каштановых волосах.
— Ну ты ведь всегда можешь развестись, — силой возвращаю себя к главной теме нашего разговора.
— У нас брачный договор, Ань. — Вот теперь его лицо мрачнеет. — Последняя шутка ее папаши. Когда мы его подписывали, у меня кроме трусов и носков ни хуя не было, а Кузнецова была типа из основательной семьи. Если мы разведемся сейчас, она получит половину всего. Просто, блядь, потому что мне и в голову не могло прийти, что баба, которая убегала от меня, роняя таки, решит остаться моей законной женой еще на семь ебучих лет. И я бы все ей отдал, мне по хуй — я еще заработаю. Но, блядь, какого…?
— Ты с ума сошел? — Даже меня это возмущает до глубины души. — Наверное, должен быть способ как-то поставить ее на место?
— Очень на это надеюсь, поэтому ищу выход. — Он отодвигает в сторону тарелку. — Проблема в том, Ань, что сейчас я не могу купить твою землю. Потому что тогда половина ее перекочует к Кузнецовой. А Шуба только этого и ждет, грёбаная тварь.
— Шубинский? А он тут причем?
— При том, Нимфетаминка, что это его ход. Вот такой вот цугцванг[2].
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, и догадаться, почему Шубинский так на него взъелся. Влад вскользь упоминал, что между ними что-то типа холодной войны, но если раньше Грей говорил об этом почти с весельем и азартом, то теперь ему вообще не до шуток.
— Это из-за меня, да? — Медовик, к которому я так и не притронулась, начинает пахнуть как будто срок его годности истек еще в прошлом столетии.
Хотя, чтобы он сейчас не ответил, я все равно знаю, что права.
Грей буквально вытащил меня у него из-под носа. Не только меня, но и Марину. У меня до сих пор перед глазами те страшные мертвые глаза. Представлять, что сейчас было бы, если бы Грей не влез тогда в мое окно.
— Мы бы все равно рано или поздно столкнулись, Ань, не парься.
Ну да, что же еще он мог сказать. Не плакать же, в самом деле, как девочка мне в жилетку.
А что говорить мне? «Прости, Грей, что так получилось?» Это будет грязная ложь, потому что если бы не он…
Я делаю глубокий вдох.
Нужно включить голову и подумать, что теперь со всем этим делать.
— Правильно я понимаю, что развестись в ближайшее время ты не сможешь? — Он только что сказал все как есть и теперь, когда я отошла от первого шока (а заодно смирилась с тем, что ревность ест меня без закуски), у меня нет повода ему не верить. Но обсуждать все это мне все равно почему-то больно.
— Проблема в том, что я не знаю, Нимфетаминка. — Видимо, мы достигли той точки разговора, после которой десерт расхотелось и ему. Грей почти никак не выдает свое резко ухудшившееся настроение, но я буквально чувствую как воздух вокруг него стал густым и шипит от раздражения. — Если бы лазейка появилась еще час назад — клянусь, я уже был бы свободным как ветер.
— А если ее не будет, скажем, через месяц? Два месяца? — «Год?»
— Я задаюсь тем же вопросом, Нимфетаминка. Ждать год я однозначно не собираюсь. — Мне это дерьмо на хуй не уперлось. Значит, придется стать на половину беднее. В целом, наверное, адекватная цена за хороший урок на
