Джоанна Кингсли - Любовные прикосновения
– Да, нашего ребенка, Кат и моего, девочку, которую она родила в тюрьме. У этого человека, Павлецки…
– Она не могла быть вашей дочерью! – воскликнул Джин. – Ведь вы… не были с Кат.
– Говорю вам, я был с ней, мистер Ливингстон. Один раз. Как раз перед ее арестом.
– И вы…
– Мы – разлученные влюбленные, – с чувством удовлетворения ответил Милош. – Это было как раз за восемь с небольшим месяцев до рождения девочки.
У Джина закружилась голова, он мысленно перенесся назад, в то далекое время, когда состоялось его единственное любовное свидание с Кат. Это случилось за три недели до ее ареста. Он пристально смотрел на Милоша, погрузившись в спор с самим собой по поводу того, стоит ли пытаться внести ясность в такой щекотливый вопрос.
Что он может выиграть из этого? Каким образом любой из них может узнать правду? Хотя у Джина не было никаких сомнений по поводу того, что у Кат были основания назвать именно его отцом Лари. Будет ли с его стороны жестокостью или милосердием сказать Милошу, что произошло с дочерью Кат?
Он принял решение – скорее, чтобы спасти самого себя, а не Милоша.
– Знаете ли вы, что случилось с ребенком?
– Я не стал бы подписывать никаких бумаг для этого проклятого гада, который приходил сюда. Мне хотелось верить в то, что Кат, выйдя из тюрьмы, каким-то образом сможет вернуть себе дочь и убежит с ней за границу. Ваш визит, мистер Ливингстон, дал мне проблеск надежды на то, что именно поэтому ее трудно отыскать. Может быть, вам следует искать ее за пределами страны… Кат и девочку?
– Возможно, – рассеянно ответил Джин.
Он встал, пытаясь найти какие-нибудь добрые прощальные слова.
– Положение улучшается, Милош. Вам рассказывали о «Пражской Весне»?
Милош кивнул и сказал:
– Но зима всегда возвращается.
У этого человека не было надежды. Джин подумал, что только свобода возродит Милоша. Он позвал охранника. Перед тем как Джин вышел, Милош произнес:
– Если вы отыщете их… пожалуйста, передайте им мою любовь!
Лари ждала у телефона в гостинице. Однако на объявление по радио и телевидению, а также на публикации в газетах не было никаких откликов.
На следующий день после посещения Джином тюрьмы, Лари снова захотела остаться у телефона.
– Мы сделали все, что могли, Лари, – сказал Джин за завтраком. – Пришло время возвращаться домой!
После встречи с Милошем Джина не покидало предчувствие надвигающейся катастрофы. Может быть, его терзали угрызения совести из-за того, что он не рассказал Милошу о Лари.
Изолированный от мира, Милош, возможно, получил бы какие-то стимулы к жизни, если б узнал правду. Однако Джин снова и снова уверял себя в том, что, подняв вопрос об отцовстве, он создал бы дополнительные сложности и ничего не решил бы. Разве не лучше и милосерднее было оставить все как есть? Разве это помогло бы Лари, если бы она узнала, что ее отцом, возможно, является человек, обреченный провести свою жизнь в тюрьме? Кроме того, могло быть поставлено под угрозу ее гражданство.
Лари умоляла Джина остаться в Праге еще на несколько дней, хотя бы до премьеры пьесы Йири. Она надеялась, что у Кат, возможно, появится желание посмотреть эту постановку. К тому же, не исключена вероятность и других открытий. Таким образом у Лари появилась возможность получше узнать город. Ведь именно здесь были ее корни. Это были те самые улицы, по которым ходила ее мать.
Джин неохотно согласился.
После завтрака они отправились погулять по Праге. Вскоре настроение у Джина улучшилось. Он был по-прежнему счастлив провести это время с Лари как турист – побродить по Старому Городу, позавтракать с ней в одном из уютных кафе, подняться в Градчаны. В нем проснулись собственнические чувства, особенно после встречи с Милошем, когда он узнал о существовании некоторой вероятности того, что она не его дочь. Джину ничего не оставалось, кроме как отказываться верить в это.
Вечером, посетив квартал художников, они остановились на одной из извилистых улочек на склоне холма. Эти часы непринужденного общения сблизили отца и дочь и успокоили тревогу Джина по поводу их взаимоотношений.
Поэтому он был захвачен врасплох, когда после первого же глотка чая Лари сказала:
– Я хотела бы услышать побольше о Милоше Кирмене… Накануне, когда Джин вернулся после посещения больницы, она тоже закидала его вопросами. Он в своем рассказе подчеркнул, какое жестокое испытание выпало на долю Милоша, и сообщил, что на протяжении всех лет, проведенных в заключении, у него не было никаких контактов с Кат. Он считал, что уже удовлетворил любопытство Лари и отбил у нее охоту копать глубже. Теперь же Джина беспокоил вопрос: может быть, она вернулась к этой теме, потому что заподозрила что-то в его поведении?
– А что еще тебе хотелось бы знать? – невозмутимо спросил он.
– Ничего особенного. Но ты так мало рассказал мне! А ведь моя мама вышла за него замуж. Если бы я могла узнать, что он за человек, это помогло бы мне лучше понять характер и Кат.
– Я и сам не слишком хорошо знал его, – ответил Джин. – Нет никакой тайны в том, что именно нравилось в нем Кат и самом начале. Милош был обаятелен, красив и очень богат. Но, что еще важнее, он был героем, мужественным, честным человеком, цельной натурой. Однако война тяжело отразилась на нем, что не вызывало ни у кого сомнений. Теперь, после шестнадцати лет тюремного заключения, он мог измениться еще больше. Нет никакой уверенности в том, что он понимает разницу между правдой и иллюзиями и что можно доверять его словам.
– Что ты имеешь в виду?
Лари пристально рассматривала отца.
Отвечая дочери, Джин неожиданно осознал, что начал размышлять вслух. Под ее настойчивым взглядом он задумался, а потом дал ей с полдюжины ничего не значащих ответов. Почему так трудно давалась ложь? Ведь по роду службы ему много раз приходилось прибегать к обману.
Джин решил, что если Лари действительно его дочь, он не может больше утаивать факты.
Несмотря на тщательную профессиональную подготовку, в этом случае ситуация вышла из-под его контроля.
После долгого молчания он произнес:
– Милош сказал мне, что… что Кат все еще любила его… вплоть до того самого последнего момента.
Лари наморщила брови, взвешивая значение его слов.
– Но ведь она была влюблена в тебя!
Джин опустил глаза и уставился в свою чашку.
– В этом я никогда не был уверен… Я не сомневался только в своих собственных чувствах к ней. Мне хотелось бы верить, что это просто плод его воображения, потому что больше у него ничего не осталось. Но если это не так…
И он умолк.
– Да? И что же тогда? – спросила Лари. Джин поднял глаза, и их взгляды встретились.
