Невероятная очевидность чуда - Татьяна Александровна Алюшина
– Но ведь наверняка и у тебя, Пал Андреич, имеются свои правила в семье, которые ты хотел бы перенести на свою семейную жизнь. – Кивнув благодарно, она откусила половину дольки и, закрыв глаза от наслаждения, не удержалась от восторженности: – Ум-м-м… – И, засунув в рот оставшуюся половинку, пояснила: – Весь день мечтала об апельсине. Прямо видела его, стоило закрыть глаза, и запах чувствовала, и вкус.
– На, – протянул ей вторую дольку Павел, развернулся и встал рядом так, что они едва касались друг друга плечами, и усмехнулся, пожелав: – Наслаждайся.
– Угум-м-м… – Ева откусила от следующей дольки, прожевала-проглотила, прикрыв глаза от наслаждения, засунула остатки в рот, открыла глаза, посмотрела на мужчину и вернулась к их разговору: – Меня всегда учили, что семья – это прежде всего четко прописанные и закрепленные еще до момента заключения брака договоренности и распределение обязанностей. А потом уж все остальное, в том числе и чувства со страстью. А иначе это не работает и рассыпается.
– Есть и у меня некоторые привычки и правила, как не быть, – согласился с ней Павел, с удовольствием наблюдая за выражением лица девушки. – И мы их с тобой обязательно обсудим и обговорим подробно, можем даже на бумаге закрепить. Только после того, как ты ответишь мне решительным согласием. – И спросил, приподняв апельсин: – Еще?
– Да, давай, – забрала из его пальцев оставшиеся от половинки дольки Ева и вернулась к их беседе: – Но…
– Понятно, – кивнул Орловский, перебивая ее, и предложил: – Ну давай перечислим поводы для твоих сомнений.
– Давай, – выказала горячую готовность к обсуждению Ева и, оторвав еще одну дольку, засунула ее на сей раз целиком в рот.
– Думаю, что самым весомым для сомнений ты выдвигаешь тот факт, что мы знакомы всего-то чуть больше месяца.
– Угу, – кивнула со значением Ева, старательно пережевывая апельсин.
– И это так, – подтвердил Павел очевидный момент, – но заметь: документальную достоверность всех фактов, что мы с тобой рассказали о своих жизнях друг другу, и все наши откровения, которыми поделились, практически заверила и подтвердила ФСБ. Мало кому, а пожалуй что, и вообще никому, подфартило настолько, чтобы его биографию и биографию человека, в которого он влюбился, могли бы проверить столь компетентные органы. Следовательно, ни тебе, ни мне нет необходимости опасаться, что внезапно откроются какие-то забронзовевшие скелеты в шкафах нашего прошлого и сильно подивят своим неожиданным появлением.
– Ну-у… – протянула Ева, – аргумент, согласна.
– Отлично, – порадовался Павел, – пойдем дальше.
– Пойдем, – активно кивнула Ева, вопросительно разглядывая оставшуюся дольку апельсина в руке. Подумала и таки засунула ее в рот.
Орловский коротко хохотнул, с удовольствием пронаблюдав все эти ее сомнения-решения и действия, и вернулся к изложению аргументов за.
– Думаю, вторым поводом для сомнения ты бы назвала то, что мы мало знаем о привычках друг друга в быту: как положительных, так и отрицательных, что куда как важнее.
– Да, – бодрым тоном подтвердила Ева, – именно этот момент я бы определенно назвала вторым и важным.
– Но смотри, – продолжил излагать свои контраргументы Орловский, – за те несколько коротких дней, что мы провели вместе, мы уже смогли выяснить, что одинаково относимся к порядку и чистоте, одинаково не доводя до абсурда и болезненного перфекционизма это пристрастие. Правильно? – спросил он.
– Правильно, – подтвердила Ева.
– Еще апельсина? – сдерживая рвущуюся улыбку, поинтересовался Павел.
– Нет пока, – отказалась она и спросила: – Что у нас дальше по этому списку?
– А дальше сплошная лепота, – уверил ее Павел. – Ну смотри: у нас с тобой, как выяснилось, одинаковые вкусовые пристрастия, как в еде, так и в стиле и устройстве жизни и работы. Второе, у нас с тобой одинаковая любовь к рыбалке, а это вообще зашибись какой бонус, прямо э-ге-гей! Как много ты знаешь женщин, увлекающихся рыбалкой? Правильно, – сам ответил он, – единицы. А у нас вот сложилось. И у нас с тобой потрясающий, офигенный секс.
– Да-а, – протянула Ева, – с этим не поспоришь, секс у нас, Пал Андреич, был совершенно фантастический.
– Ну вот, – подытожил довольным тоном Орловский, – таким образом, выходит, что у нас с тобой, Ева Валерьевна, имеются все основания и отличные предпосылки к созданию крепкой, здоровой и счастливой семьи. Надеюсь, у тебя больше не имеется возражений.
– Имеются, – не поспешила соглашаться с ним Ева, – не то чтобы возражения, но отягощающие факторы.
– Например? – насторожился Орловский.
– Я люблю командовать, – напомнила ему Ева.
– Я тоже, – усмехнулся Павел. – Но все это регулируется теми самыми договоренностями о том, кто за что несет ответственность, и правилами, в которых мы с тобой обозначим определенные границы ее распространения.
– Ум-м-м… – вспомнила еще об одном препятствии Ева, – как ты понял, язвить, иронизировать, иногда зло, является частью моего характера.
– Гра-ни-цы, – напомнил ей, произнося по слогам Орловский, – и договоренности. Обсудим и этот момент. Я тоже не одуван нежный и часто могу вредничать, язвить и обидеть словом. Так что договор. Изложим на бумаге по каждому пункту. Теперь-то все? – спросил он с надеждой.
– Нет, не все, – ответила Ева и без всякого перехода и придания какой-либо эмоциональной окраски сообщила: – Я беременна.
Орловский уставился на нее изумленным взглядом, несколько оторопев от столь охренительной новости, и, пристально рассматривая выражения ее лица, спросил:
– И что, ты считаешь эту причину поводом не вступать со мной в брак?
– Ничего я не считаю, – пробурчала Ева, – просто беременна, и все. Я понятия не имею, как ты относишься к детям и своему потенциальному отцовству, мы с тобой этот вопрос не обсуждали. Да и странно было бы обсуждать, зная друг друга всего несколько дней. Это и для меня ой-ей-ей и зашибись какая «веселая» жизнь впереди, как подумаю о предстоящих пеленках, бессонных ночах и всех сложностях младенческого развития и кормления грудью, а для тебя… – не договорила она.
– Вот родится малыш, тогда и узнаем. Тебе же еще не приходилось быть мамой, а мне не приходилось быть отцом, вот и будем учиться вместе, – пообещал Орловский и, расплываясь в улыбке, спросил: – Ну что, Ева Валерьевна, жениться будем?
– Будем, Павел Андреевич, – вздохнув, дала свое согласие Ева и живо поинтересовалась: – Слушай, а что ты там наметил готовить? Это долго? – И призналась: – Ужасно хочется есть.
А Орловский рассмеялся, громко, от души, и, приобняв ее одной рукой за плечи, прижал к своему боку и поцеловал в макушку.
– Я все приготовил дома и привез в контейнерах, только разогреть.
– Это мне очень сильно свезло, –
