Наталья Светлова - Научиться дышать
— Ир, прости. Выдались тяжелые деньки, и я не нашел другого способа, кроме как и твой день тоже испортить.
— Все нормально, Вань. Мой день не по силам испортить даже тебе. Лучше, чем я сама все испортила, никто не сможет.
Он пытался найти нужные слова, но они все разом пропали. Избавила Волкова от этой участи открывшаяся дверь.
— Тетя Ира, я дома, — сказал Дима.
Мальчик и мужчина встретились глазами. Такие разные по возрасту, по взглядам на жизнь, разные во всем, но их объединяла хозяйка этой квартиры. У Ивана не было даже догадки, кто этот мальчишка.
— Прощайте, господин Волков, — произнесла Вересова, и он, все поняв, двинулся к двери.
— Мне жаль, что так вышло, — обронил уже на лестничной площадке Волков.
— Ты про сегодня? Забей.
— Я про жизнь в целом.
Дверь закрылась, а Ирина под непонимающие взгляды ребенка убежала в комнату. Там вышла на балкон и расплакалась. Паршивый у нее язык! Сказать такую мерзость про Свету только она могла. У девочки появился весомый шанс на счастливое будущее, а она сказала, что Ваня ей не отец. И он прав, приведя в пример ее мамашу, так легко пнувшую родную дочь куда подальше. Как же родство крови?!
Она не выдержит этого долго. Не сможет. Неужели опять записываться к психологу? Но он вряд ли поможет, так как нельзя решить проблему просто замазав ее сверху тональным кремом. А разговоры с этими мозгоправами и есть душевный тональный крем. Только маскирует, но не убирает боль.
В сознании загорелась нехорошая идея, но неоднократно спасавшая ее на какое-то время. Только Таня поможет ей достать этот ханаанский бальзам.
7
Если бы человек мог снять с себя боль утраты — это сделало бы его неполноценным человеком.
Олдос Хаксли «Остров»
Ноябрь разлился пятнами грязных луж под ногами, каждому шагу прохожих сопутствовало типичное кряканье промокших ботинок и порой злые короткие замечания о том, как уже достал этот ненавистный дождь. Редкие яркие лучики желтых, красных, зеленых зонтов украшали серость приближавшихся к зиме дней.
Взглянув на свинцово-серое причудливое небо, которое вызывало у нее ассоциации с красками, Ирина вздохнула и закрыла зонт. Казалось, будто незадачливый ленивый художник подобрал самый дешевый, незатейливый холст с плохим покрытием и просто вбухал на него серо-буро-малиновой краски, накапав еще сверху белого для разнообразия. Затем неаккуратно прошелся старой кистью — и осеннее небо готово!
Ноги несли ее в направлении городской больницы. Похоже, больница снова стала тем страшным местом, каким когда-то зарекомендовала себя для нее — адом, тюрьмой без выхода, собственным непрекращающимся кошмаром. Когда-то ей небезосновательно казалось, что она не выберется из этих стен, не избавится от удушающего запаха лекарств, не сможет потом отмыть себя от больничного смрада. Именно так ощущаешь себя в психиатрическом отделении любой, даже самой дорогой клиники.
Таня сегодня работала, но согласилась встретиться в небольшой перерыв. Ирина устроилась на мягком кожаном диванчике в коридоре, но диван ощущался жесткой лежанкой, к которой ее могут приковать в любой момент. Девушка тряхнула головой и нервно скрестила пальцы. Она ощущала себя змеем в райском саду. Таня хорошая девушка, действительно светлая и добрая, хотя порой (пример с мамой Димы тому доказательство) расчет и цинизм берут верх и над ней. И она пришла сейчас к ней, чтобы просить о запретном.
Человек и есть свой собственный искуситель. Ему не нужны никакие Змии, он сам возьмет запретный плод и все, что захочет к нему вдобавок. Людям только кажется, что их вечно кто-то соблазняет и толкает на грех. Бес попутал, так мы говорим? Но этот бес живет в каждом из нас, у этого беса наше лицо. Человек являет собой самую страшную инфекцию зла и стремится заразить всех вокруг себя.
— Ира, минутку, — ее солнечная голова со светящимся улыбкой лицом высунулась из двери кабинета.
— Хорошо, я жду.
Так похожа на Карину, если не брать в расчет незначительную разницу в тональности их внешности. Таня жизнерадостная красотка, но отдающая холодом России; Карина же помесь жарких тропиков и итальянского солнца. Ирина застыла, завязнув в своих зыбких воспоминаниях. И почему все они, как одно, были негативными?! Почему мы, люди, делаем со своими жизнями что угодно, просто все, что только возможно, лишь бы не быть счастливыми?..
— Ну, как ты? Что-то с той женщиной? — Татьяна освободилась и присела рядом с подругой.
— Слава богу, с ней все в порядке. Она в больнице сейчас лежит.
— А ее сын?
После секундной заминки, зная, что последует после ее ответа, она сказала:
— Живет со мной, но это пока мать не выздоровеет.
— С тобой?! И ты смогла? Ира, я тобой горжусь.
Сейчас она скажет следующие слова, и гордиться будет нечем. Только человек может сочетать в себе и честь, и бесчестье; и прошлое, и настоящее; и радость, и боль. Человек — самая настоящая монета о двух сторонах. Переверни лицевой стороной — он сияет и излучает свет. Но можно открыть для себя и другую его сторону: трусливую, лживую, боящуюся собственной гнусной тени. Человек — это самый великий обман природы.
— В общем, Тань, мне нужна твоя помощь. Только ты сразу не отказывай, ладно?
— С чего бы я вдруг отказала тебе в помощи? — Татьяна прищурилась и все поняла по виноватому виду Вересовой. — Ты пришла просить не помощи, а чего-то, не имеющего с помощью ничего общего. И что нужно?
— Транквилизаторы или антидепрессанты, — на выдохе выпалила Ирина, воровато оглядываясь по сторонам.
— Нет, сразу нет. И думать тут нечего. Тебе не кажется, что ты обратилась не в то крыло клиники? У нас тут гинекология. Где я тебе достану эту наркоту? Прокладки — пожалуйста, а траликов у нас нет.
— Но ты же можешь. Попроси своего врача, пусть выпишет рецепт…
— Ира! — Девушка сжала ладони Вересовой, искренне за нее волнуясь. — Рецептурные препараты из области психиатрии приравниваются к наркотикам. Ты от них овощем станешь через месяц. Я знаю, — она подняла указательный палец, чтобы Ирина ее не перебила, — что ты их уже пила и овощем не стала. Однако ситуации разные. Тогда ты стояла на краю, таблетки тебя буквально за шкирку оттащили от бездны. Сейчас ты на краю не стоишь, поэтому они тебя туда столкнут. Борись с собой, черт возьми, сама!
Гнев так и исходил сокрушительными волнами от Татьяны. Люди любят примерять роль жертвы на себя и превращать свою жизнь в дефиле показной слабости. Сжечь легкие дотла сигаретами, покрыть свой мозг коррозиями от психотропных лекарств, загубить эндокринную систему, бесконтрольно поедая сладости всегда проще, чем встать с колен, отряхнуть штанины и вытащить себя из этого болота самостоятельно. Потому-то и говорят, что рожденный ползать никогда не сможет летать. Мы сами отрезаем свои крылья, сами с наслаждением вдыхаем запах сырой земли. Только мы сами решаем, стереть колени в кровь, ползая, или покорить вершины, воспарив высоко в небо.
