Лариса Кондрашова - Замуж не напасть
В ресторане они проходят в кабинку, которая задергивается тяжелой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
– Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал! Она ждет, что он начнет издалека, может, и несколько легкомысленно, чтобы скрыть смущение, но он, не в силах удержать болезненную гримасу, перекосившую рот, глухо говорит:
– Женя, мне плохо! Если бы ты знала, как мне плохо! Он нервно вытаскивает из кармана платок и отворачивается, как бы сморкаясь.
– Ты любила когда-нибудь?
– Я и сейчас люблю.
– Тогда ты поймешь, что значит любить. Без надежды. Женщину, которая тебя ненавидит. Ложиться с ней в постель, обнимать и чувствовать, как от отвращения содрогается ее тело!..
– А если бы ты ее отпустил?
– Куда? К мертвецу? Она и так к нему ушла. А тогда… Ты бы на этого Леву посмотрела: небольшого роста, худой, глаза вечно испуганные, будто он нечаянно попал в чужой, враждебный мир по пути на другую звезду!.. Когда-то они занимались вместе во Дворце пионеров – кукол мастерили – и встретились случайно, в сквере, где Юля катала коляску с нашим вторым сыном.
Официант приносит шампанское, легкую закуску, и, чтобы не длить тягостную паузу, Евгения говорит:
– А я, знаешь ли, с сыном математикой занимаюсь и жутко злюсь: знания синусоидальные – то взлет, то посадка!
Роберт тоже посмеивается, но когда официант уходит, просит:
– Позволь досказать, мне это Очень важно! Представь, у нас была нормальная, дружная семья. Возможно, Юля меня и не любила, хотя тогда я так не думал, но в любом случае мы с ней были хорошими товарищами. И ее, и мои родители не отказывались заниматься нашими детьми. Юля училась заочно в институте, ходила на теннис, шейпинг… И вдруг как гром среди ясного неба!..
Он наливает обоим шампанского и залпом отхлебывает половину бокала.
– Левушка! Она и называла-то его только так – на Льва он не тянул, будто это имя ему в насмешку дали! Никчемный, не приспособленный к жизни человек! Она его за слабость полюбила…
Роберт усмехается, и лицо его принимает жесткое выражение.
– В общем, моя жена прониклась его бедами – он как раз без работы болтался – и попросила меня что-нибудь ему подыскать. Я поговорил со знакомыми ребятами на художественном комбинате, и они пристроили его напарником к одному мозаичнику – у этого Левушки оказался диплом художника-прикладника…
Я был в командировке, в Канаде, когда он пришел к нам с благодарностями. Получил первую зарплату и понял, что он в неоплатном долгу – таких денег он прежде и в руках не держал! Как на грех, в этот день старшего сына взяла к себе моя мать, а младшего – теща. Развязали руки для приема благодарности! Представь, она у него была первой женщиной, это в тридцать-то лет! Таким хрупким, беспомощным непременно надо, чтобы их подобрали, пригрели…
Он умолкает, но если и не скажет больше ни слова, Евгения отчетливо представляет себе, что было дальше. Похоже, воспоминания даются Роберту нелегко – на лбу его блестят капельки пота, а руки нервно подрагивают.
– Не надо, не говори больше ничего. – Она касается его руки, но он будто не слышит.
– Юля ушла. Они сняли квартиру на окраине города… Говорят, якобы женщина не может просто так взять и бросить своих детей, но моя жена была странной женщиной. Может, она заразилась от него? Она не приходила, не звонила и никак не пыталась увидеть наших мальчишек. Клянусь, я не пошевелил даже пальцем, чтобы вернуть ее, и тогда вмешалась теща. Пошла к его матери. Какие она доводы приводила, не знаю. Скорее всего обычные, житейские: семья, несчастный муж, дети-сироты при живой матери. Словом, сладкую парочку они развели и жену-блудницу вернули в дом…
Он начинает искать по карманам платок и находит его там, куда уже не раз совал руку.
– Вроде и не виноват, а чувство вины не дает мне спокойно жить: будто это я ее убил. Конечно, я пытался… заставить ее жить по-прежнему, но даже в этом не могу себя упрекнуть, потому что она не обращала на меня никакого внимания…
Неожиданно лицо его светлеет.
– Недаром я так стремился тебя увидеть. Исповедался перед тобой – точно груз с души сбросил. Ты на похоронах Юли так презрительно на меня смотрела!
– Тебе показалось.
– Нет. Теперь же ты смотришь по-другому, и мне это не кажется. Почему?
– Церковь говорит: не судите – не судимы будете. Раньше я не задумывалась над этим и даже находила утверждение несуразным: как так не судите?! А теперь поняла, как это мудро! Кто из нас без греха? Свои бы отмолить!
– У тебя? Грехи?
– А ты видишь во мне ангела? Спасибо.
– Не хочу навязывать тебе свое общество, – просительно улыбается Роберт, – но разреши изредка тебе звонить? И поздравить тебя с днем рождения.
– Это еще не скоро – 25 декабря.
– Я запомню, – серьезно говорит он.
Евгения смотрит в его глаза: в них печаль, но боли уже нет.
Глава 22
– Лопухина! – кричит в трубку Виктор, так что она отодвигает ее от уха и спрашивает:
– Ты чего орешь?
– Достали-таки твоего мента! Убить не убили, но вломили по первое число! И кое-что у него отобрали, но это не телефонный разговор!
– Кто тебе сказал, что он мой? – бурчит Евгения.
Она так удобно расположилась в кресле, закуталась в плед. Отопление включили неделю назад, но, видимо, перестояв в бездействии, котлы никак не раскочегарятся – трубы чуть теплые. Возможно, где-то в них скопился воздух и их надо продуть – перед началом отопительного сезона в нормальных семьях этим занимаются мужчины. Ей же надо кого-нибудь просить, что себе дороже!
Теперь придется откладывать интересную книгу – Колин Маккалоу «Леди из Миссалонги», одеваться, тащиться в такую сырость в соседний дом, чтобы услышать подробности, которые Витька мог бы сообщить и по телефону…
Он открывает дверь, лишь Евгения прикасается к звонку.
– Стол уже накрыт! Небось сама себе не готовишь, ленишься? Только в гостях и наедаешься? А я картошечки нажарил!
Что Витька умеет, так это жарить картошку. Она у него всегда тонкая, хрустящая, румяная – настоящее лакомство!
Евгения тоже не с пустыми руками пришла. Президентский шофер Савелий – с разрешения Валентина Дмитриевича, а потом и Семена Борисовича – по утрам подвозит ее на работу. За месяц с небольшим они успели плотно скорешковаться, и если Савелий для себя что-то достает – а этот проныра всегда держит нос по ветру! – непременно делится с Евгенией. И сейчас она вытаскивает из пакета огромного вяленого леща – не пересоленного, не пересушенного – даже на глаз видно, какой он жирный и блестящий.
– Женька! – стонет Виктор и подталкивает ее в комнату. – Раздевайся, а я – за пивом! Одна нога здесь, другая там, ты не успеешь и в зеркало глянуть!
