Анна Берсенева - Флиртаника всерьез

– Галя, – сказал он, – я не предупредил…

– О чем? – не глядя на него, спросила она.

Голос ее прозвучал как-то странно, непривычно, и это удивило Кольку. Неужели она так сильно переживала из-за его отсутствия?

– Ну, что задержусь. Я, понимаешь…

– Да ладно, Коль.

Она подняла на Кольку глаза, и он наконец понял, что в ней показалось ему таким странным. Глаза у нее не блестели. Такого не бывало все десять лет их совместной жизни. Это было главное в ней, вот этот яркий блеск глаз, они блестели, когда Колька впервые увидел ее, когда она провела с ним первую ночь, когда приходила к нему в больницу, они блестели в радости и в горе, от бессонных ночей и от новых впечатлений… Жизнь пробивалась у нее изнутри этим блеском, в его неизменности и была нескончаемость жизни!

Теперь ее глаза были – сама пустота.

– Случилось что-нибудь? – дрогнувшим голосом спросил Колька.

«Ну как ей сейчас сказать? – мелькнуло у него в голове. – И что это с ней вдруг?»

– Ничего не случилось. – Она пожала плечами. Голос был спокойный. – Все как обычно. Хорошо, что Надька у бабушки, а то меня в командировку посылают. Может, ты Новый год у родителей встретишь? Или у Нины.

– Я… – начал было Колька.

И замолчал.

– Что – ты?

– Я… А куда ты едешь?

– На остров Лансароте. Только не еду, а лечу. Это рядом с Африкой, напротив Сахары.

Она и теперь не удивилась необычности его поведения, хотя могла бы: Колька ведь никогда не интересовался маршрутами ее поездок.

Он больше не мог делать вид, будто с ним ничего не произошло.

– Галя, я должен тебе сказать, – с трудом, но решительно выговорил он. – Я не буду больше… здесь жить.

– Здесь? – переспросила она.

– В смысле, с тобой… то есть…

Все-таки язык у него был словно свинцом налит и еле ворочался во рту, выговаривая эти слова, ничтожность которых он ясно чувствовал. Они были ничтожны по отношению к Кате, по отношению к Галинке, по отношению к нему самому, их противно было произносить. Но и не произносить было невозможно.

– Ты уходишь? – таким же спокойным голосом спросила она. – К кому?

Как было ответить на этот вопрос? Сказать, что он уходит к любовнице Северского, которая только что родила от того ребенка?

– Я ее люблю, Галь, – сказал Колька. – Она родила. Прости.

– Да? – Теперь он наконец расслышал, что ее голос звучит не спокойно, а тускло. – Давно?

– Два дня назад.

– Поздравляю.

– Надя от бабушки вернется, я ей тоже скажу.

– Зачем ты будешь ей говорить? Она все равно сразу в Кельн уедет. А потом я ей сама скажу.

Галинка была, как всегда, права и, тоже как всегда, соображала быстрее, чем Колька. Даже в том странном состоянии, в котором она неизвестно отчего сейчас находилась. Даже при таком известии, которого она едва ли ожидала от него.

А может, дело было совсем не в ее сообразительности. И даже наверняка не в этом было дело. Просто та жизнь, которой Колька жил десять лет, была создана без него, шла без него и не нуждалась в нем даже в тот момент, когда он ее покидал.

Это было даже не обидно. Так уж оно сложилось, а почему, никто не знает. И вряд ли кто-нибудь в этом виноват.

«Удобно тебе так думать! – сердито произнес про себя Колька. – А она вон какая почему-то».

– Галь, очень ты…

Он хотел спросить, очень ли она на него обиделась, но ему вдруг стало стыдно называть происходящее таким глупым, из детской песочницы, словом.

– Не очень. – Она всегда легко угадывала все, что он хотел, а вернее, мог сказать. – Вообще не обиделась.

Колька молчал, не зная, что еще сказать. Все было глупо, мелко, не нужно. Любые слова, обращенные им к Галинке, были бы сейчас похожи на те, которыми в советских фильмах провожали на пенсию заслуженных заводчан: благодарим за трудовой подвиг, здоровья, счастья в личной жизни…

– Ты прямо сейчас в командировку уезжаешь? – наконец сказал Колька.

Все-таки он не мог совсем ничего не говорить!

– Завтра.

– А почему же ты в пальто?

Странно, но ее совсем не удивили эти, один другого глупее, вопросы. Даже наоборот, она посмотрела на свое пальто с удивлением, как будто увидела его впервые.

– Не знаю… – В ее голосе прозвучало что-то совсем уж незнакомое – растерянность, горечь? – Пришла и снять забыла. Ты к ним прямо сейчас уезжаешь?

Будь это не Галинка, можно было бы спросить, откуда она знает, что он не уходит, а вот именно уезжает, ведь он не говорил ей, что женщина и ребенок живут в другом городе. Но спрашивать у Галинки, каким образом она догадывается обо всем на свете, было невозможно. Мир человеческий был так же открыт перед нею, как просто мир. Как какой-нибудь остров с немыслимым названием, лежащий где-то в океане. Рядом с Африкой, напротив Сахары.

Уехать в Ростов Колька собирался завтра, просто потому, что ему надо было оформить отпуск на работе, но уйти хотел, конечно, сейчас. То есть если бы Галинки не оказалось дома, то он и ушел бы завтра, и уехал. Но как провести с нею ночь под одной крышей, будто ничего не произошло?

Конечно, он не высказал все эти соображения вслух. Но она сказала:

– Брось, Колька. Очень тебе нужно родителям прямо сейчас объяснять, что да почему? Ночуй здесь. Потом разберемся.

Было ли на свете хоть что-нибудь, чего она не понимала бы?

– Я диван на кухне разложу, – вздохнув, сказал Колька.

Галинка промолчала.

Она молчала, не двигалась, не смотрела на него, не снимала пальто. Она словно обмерла от чего-то, совсем ему непонятного. Он понимал только, что и ее неподвижность, и пустота в ее глазах, и горечь растерянности в голосе, – все это связано не с ним.

А с кем, с чем? Никому она об этом не скажет.

Глава 6

Очень кстати подвернулась эта поездка.

Вообще все оказалось кстати: и то, что Мишка в последний момент заболела краснухой, а потому не смогла ехать с нею в командировку от папиного журнала, и то, о чем Галинка прежде жалела, – что дочка решила встречать Новый год у бабушки с дедушкой, и даже немыслимые перемены в Колькиной жизни.

Все словно специально сложилось так, чтобы ей необходимо было срочно уехать. Вот хоть на остров Лансароте. Если бы командировка оказалась не на этот остров из детской мечты, на котором она почему-то еще не побывала, а в город Мичуринск, который она неоднократно посещала в первый год своей работы в «Комжизни», расследуя злоупотребления местных властей, – Галинка поехала бы и в Мичуринск; ей было все равно.

– Ну почему мне так не везет? – проныла по телефону Мишка. – Почему именно сейчас у меня краснуха?

– Скажи спасибо, что именно сейчас, – успокоила ее Галинка.

Успокоительные слова произносились сами собою, ей было не до Мишкиных страданий.