Нырнуть без остатка - Катя Саммер
Живет скромно – мы с однокурсниками были у него на юбилее, отмечали шестьдесят лет. Живет один после того, как отправил в собачий рай лучшего друга, сенбернара Кинг-Конга, с которым бок о бок прошагал почти двадцать лет. Я успела великана всего раз увидеть, правда, уже не в лучшей форме, но уверена, у него была долгая и счастливая жизнь.
Очень повезло, что именно мне Сорокин предложил поработать с ним летом. Многие мечтали. Я хоть и старалась изо всех сил, но до сих пор не верю, что стою рядом с ним, что он передает мне инструменты и заставляет проговаривать каждый шаг. Наверное, решающим все же стало волонтерство в приюте для животных, где мы часто пропадали с Волком. Когда я встретила там профессора, запомнила его слова. О том, что это особый дар – так сильно чувствовать, так открыто любить. Он советовал с годами не растерять его. Ну а как я растеряю-то с Волком и Никитой? Я же самая счастливая на всем белом свете! Не устану благодарить и судьбу, и Бога за то, что подарили мне этих двоих.
Так, я отвлеклась. А в настоящем на операционном столе лежит рыжий пушистый малыш. Хотя как малыш – коту Борису уже больше десяти лет, но выглядит он не старше годовалого. Красавец с длинной шерстью, что сладко спит, кажется таким прекрасным. Они все невероятные, все, что попадают к нам, каждый из них. И каждый достоин долгой жизни и счастливого финала. Поэтому боремся за всех, сколько можем.
Очень надеюсь, что ему снятся радужные сны, пока мы пробиваемся сквозь полчища мелких опухолей, пытаясь добраться до главного врага. Это не первая операция Бориса, но, скорее всего, последняя. Рыжему, как рассказал подробно Сорокин перед анестезией, пророчили несколько месяцев не самой беззаботной жизни, предлагали хозяевам расстаться с питомцем, чтобы не мучить его, наводили жути снимками с россыпью метастаз. Но благодаря нашему Айболиту кот практически в полном здравии с тех пор прожил целых два года. И, кажется, хозяева думали, что уже обошлось, но по взгляду Сорокина я поняла: он знал, что так будет.
Спустя бесконечность я выхожу из оперблока, выдыхаю с улыбкой, потому что операция прошла чисто. Все четко по плану, даже чуточку лучше. Сорокин остается доволен и разрешает обрадовать хозяев, но просит не сильно их обнадеживать. А после я будто сама отхожу от анестезии, витаю где-то, пока вдруг не вспоминаю, что творится за стенами стерильного храма.
Черт.
Несусь сломя голову к телевизору в приемной, вырываю пульт у опешившей администраторши. Листаю каналы, но не могу найти: на первых уже обычные программы идут, а спорт тут показывает с помехами и без звука. Ругаюсь, бегу за телефоном. Два пропущенных от Никиты!
Судорожно нажимаю на экран, перезваниваю, но он не берет. Захожу в интернет, а поисковик все грузится и грузится! Ни фига не ловит!
Подпрыгиваю, когда мобильный снова начинает петь любимую мелодию про рубашку, которой хочу быть – старенькая уже, но не могу сменить ее даже с новой моделью телефона.
– Да! – выпаливаю громко.
– И тебе привет, моя девочка Рада.
– Как ты? Как результат?
– Сначала ты.
И вот опять Никита это делает, опять доказывает, что он лучше, чем я могу даже представить. Ему важнее услышать, как прошла моя первая операция, чем рассказать о том, что видел, возможно, весь мир.
– Мы справились, – с трудом сдерживая радость, говорю ему. – Уверена, все будет хорошо.
– Вы с Олегом Андреевичем молодцы.
– Нет, под «мы» я имела в виду «нас». Без тебя у меня ничего не вышло бы.
– Глупости не говори.
– Да точно!
Наступает минутка привычного молчания, в котором мы растворяемся и мысленно обнимаем друг друга через километры.
– Тогда нам обязательно нужно это отметить, – первым нарушает вязкую тишину Никита, – хотя бы коротким отпуском. Съездим на море? Уверен, Волк уже соскучился по нему.
– Волк или ты? – смеюсь и тут же продолжаю возмущенно: – Ты зубы-то не заговаривай!
Мне же любопытно до луны и обратно! Победил или нет? Я же буду вечно любить любого, но знаю, как это важно для него.
– Да ни в коем случае, – тоже в трубку ржет. – Просто представь, как мы втроем…
Я разглядываю кольцо на пальце, что сверкает мириадами бликов, и уплываю. Никита сделал мне предложение через три месяца после того, как я поселилась у него. Сказал, что и так долго ждал. Свадьбу, слава богу, согласился сыграть непышную и все равно собрал целый ресторан гостей. Но с детьми мы решили повременить. Никита настаивал, чтобы поступила в университет, я сама не возражала, да и Волка нам на первое время хватало, если честно. А потом… потом почему-то не получалось. Долго. Я старалась не расстраиваться, потому как врачи твердили, что мы здоровы, но все равно немного переживала.
Последние же пару месяцев все разговоры и шутки сводились к тому, что я подарю ему наследника за золотую медаль. Никита, правда, настаивал на наследнице и хотя бы серебряной награде, но очень даже не возражал – я видела, как блестели его глаза каждый раз, как мы говорили о детях, и снова умоляла себя не раскисать.
Четыре года назад, кстати, Никита взял бронзу в Токио, рука его больше сильно не беспокоила, слава богу. Многие посчитали, что на этом он завершит карьеру, да Никита и сам подумывал. Но как-то так вышло, что у него открылось второе дыхание. Возможно, из-за школы плавания, которую он основал, собрав под одной крышей заслуженных мастеров и будущих чемпионов. Там было много вдохновляющих примеров, а у Никиты – неугасающий запал сил.
Но это лирика.
– Просто представь, как мы втроем… – произносит он, пока все это проносится в моей голове за один миг.
– Не втроем, – аккуратно поправляю я.
– Нет, ну мы можем взять Клео, но ты же сама говорила, она только
