И одной любви достаточно (СИ) - Цветков Иван

— Гм, ребята, здравствуйте. Садитесь, — сказал преподаватель по социологии, почему-то очень зажато. — Кхм, по плану мы должны сегодня начать изучать Дюркгейма, а именно его работу «Самоубийство». Я предложил для вашей группы заменить эту тему на другую, но пока что учебная комиссия не дала своего ответа. Ну а для вашей группы сделать исключение я решил из-за болезненности темы.

— Да ладно, давайте Дюркгейма, — сказал я, — не обращайте на меня внимания. Забейте. У нас же на экзамене всё равно будут вопросы по нему, а тут из-за меня портить подготовку к экзамену? Да ну, не стоит, к тому же я читал. Интересная книга, так что мне было бы любопытно пообсуждать её.

— Эм…, — только и промычал преподаватель.

— А ты такой же, как и большинство этих. Чёртов эгоист. Показушник! — крикнул позади меня Семён, буйный и циничный одногруппник.

— Чего? Показушник?

— Именно!

— Семён, заткнись! — закричала Нина.

— Нет блядь, я не заткнусь! Стоило только ему прийти, как все полезли спрашивать, как у него дела, всё ли нормально, надо ли чем помочь и прочая хрень. А вы забыли, что кое-кому мы не можем помочь? Не можем спросить, всё ли у неё нормально? Забыли?! Зато Ваня теперь в центре внимания, браво. Ещё и с барского плеча даёшь разрешение на знакомство с темой самоубийства. Спасибо, что бы мы без тебя делали?

— Сёма, завали ебало! — кричала Нина и встала со своего места и направилась к Семёну со сжатыми в кулак ладонями.

— Я же сказал, что не заткнусь! И хорош орать, Нина. Это ведь твоя подруга! Этот показушник всё предусмотрел. Написал предсмертный трактат. Нажрался слабительным, чтобы при возможной, я подчеркну здесь слово возможной, смерти его не нашли в собственном дерьме. Ещё и описал свой план в этом трактате, который не прятал. А не прятал почему? Правильно, чтобы его нашёл друг и спас. Вот и всё!

— Я… А куда мне было его прятать? В жопу что ли? Я закинул его подальше в свой отдел письменного стола и всё!

— Да, молодец. Всё предусмотрел. Чтобы не было сильно больно ещё и нажрался обезболивающими. Молодец. Классная, не совсем противная смерть. Как же сука жаль, что кто-то решил не париться над своим внешним видом после смерти, правда?! — заорал Семён и из его глаз потекли слёзы.

— Семён, хватит, — сказала Нина, которая подошла к нему и схватила его за руку, грозя кулаком.

— Как же сука жаль, что кто-то решил просто броситься под поезд метро, — тихо сказал Семён.

— Что? О чём ты? О ком ты?! — быстро спросил я. Удары сердца уже были ощутимы в голове.

— Что? Ты не знаешь? — тяжело спросил Семён, посмотрев на меня, после чего опустил голову на парту. — Боже.

— Не знаю чего? — спросил я.

— Вань, успокойся, пожалуйста. Тебе нельзя переживать и волноваться. Прошу тебя, успокойся, — говорила спокойным тоном Нина, подходя ко мне.

— Не знаю чего?! — закричал я и почувствовал, как меня всего трясёт.

— Вань, — начала говорить Соня, — пожалуйста, успокойся.

— Я не успокоюсь, пока вы мне не скажете, о чём только что говорил Семён. Кто, мать вашу, бросился под метро?! Говорите! И ни шагу ко мне!

— Хорошо, — тихо и спокойно сказала Нина, — как ты, наверное, знаешь, тебя долго откачивали. Ты был на грани жизни и смерти даже в больнице. И как-то так вышло, что твой трактат попал в руки журналистов. И они всё растиражировали. Всё краткое содержание твоего трактата. О твоей философии, твоей жизни, о твоей любви. Но почему-то они ошиблись. Они… Они сказали в эфире, что ты умер. Не то, что тебя откачивают, а что ты умер. Мы были в шоке. В трауре. На следующий день в универ не пришла Рина. Мы с Соней собрались навестить её после учёбы. Журналисты сказали в эфире, что основной причиной твоего поступка стала неразделённая любовь. Вечером, после эфира я поговорила с Риной по телефону. Мы рыдали, но пообещали прийти завтра в универ. Но она не пришла. И мы с Соней решили пойти к ней. В универе, к концу пар, мы узнали, что информация о тебе — фейк. Мы узнали, что ты жив, и хотели обрадовать Рину, если она ещё не знает. Ты бы только знал, как здесь все кричали от радости. Все сходили с ума. Мы пошли к Рине, обрадовать её. Она написала мне утром, что всё-таки плохо себя чувствует, что болит голова, но в целом всё нормально. Мы шли с Соней и рыдали от радости и счастья. Танцевали. А потом мы узнали, что движение на одной из линий метро ограничено. Что девушка прыгнула под поезд.

— Боже, нет, — прохрипел я. Нерв в ноге защемило, и я подкосился. Сердце каждым ударом старалось нокаутировать меня. Виски словно сжаты висками. Нет. Нет!

— Это была она, — в слезах сказала Нина.

— Она… Она в порядке? С ней всё хорошо? Её положили туда же, где был я, только в женское отделение?

— Вань, — сказала шёпотом Нина и сделала паузу, чтобы сказать самые больные три слова в моей жизни, — её больше нет.

Её больше нет. Нет больше и меня. Есть лишь пустая оболочка. Оболочка, которая каждый день ходит на трамвайную остановку. Сидит там часами и плачет. Оболочка. Ведь всё, что было внутри мертво. Теперь оболочка убивает саму себя. Ведь эта оболочка — всё, что осталось от меня. От прежнего меня. От человека, который хотел славы и власти. От человека, который разочаровался в кумирах. От человека, который не жил никем и ничем. От человека, который терзался муками любви. От человека, который был самым счастливым на Земле. От человека, который просто хотел любить. Но ничего этого больше нет. Как нет больше и её. Как нет больше меня.

Я выскочил из кабинета, и не видя ничего побежал куда глаза глядят. Но глаза не видели ничего. Слёзы закрывали всё. Не знаю куда меня несли ноги, но куда-то я бежал. Каким-то образом я оказался на мосту. Том самом мосту, где пыталась покончить с собой Настя. Как? Почему? Почему она сделала это?! Нет… Я… Я не верю. Не верю! Она не могла это сделать… Ведь она… Она такая милая и хорошая, она смеялась над самоубийствами… Она не могла… Почему она это сделала? Почему?!

— В-Вань? — окликнул меня знакомый голос.

— Почему она это сделала? — спросил я, не поворачивая голову на голос и продолжая смотреть в пучину холодной воды.

— Я не знаю. Вань, я… Я правда не знаю. И не думаю, что кто-то знает. Она ведь не оставила ничего после себя. Ни записки, ничего.

— Это я. Я убил её, — сказал я.

— Ваня, что ты такое говоришь? — спросил кто-то и взял меня за плечи и развернул к себе. Настя. — Ты не убил её.

— Нет, я убийца. Ведь она бы не сделала этого, если бы не попытался сделать это я. Я — причина её смерти. Но она бы не была причиной моей. Знаешь Настя, я не гений, я не так уж рано стал задаваться вопросами о том, кто я такой. Может лет с 14. С тех пор я всё спрашивал себя; «Кто я?». Кем я только себя не считал: добрым, сострадательным, жестоким, чёрствым, циничным. Бог знает кем ещё. И каждый раз я считал, что это константа, что я действительно такой. Что я злой и властолюбивый нацист, добрый и влюблённый в ангела счастливый человек. Но дело в том, что это всё был не я. Это всё маски. Моё лживоё «Я». Истинная суть всегда ускользала от меня. И видимо теперь всё встало на свои места. Я — монстр. Чудовище. Убийца. Я ни на что не способен, кроме как на причинение боли, страданий. На смерть.

— Ваня, это не так. Ты хороший парень. Ты ведь спас меня здесь два года назад. Монстр бы этого не сделал.

— Монстр не всегда действует в открытую. Да и может было бы лучше, если бы я не спас тебя. Ведь ты хотела сделать это. Может ты до сих пор втайне обижена на меня за то, что я помешал тебе? Как я на Мишу.

— Ваня, да что ты такое говоришь? — громко спросила меня Настя. — Я благодарна тебе. Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя, ведь ты не просто спас меня, ты подарил жизнь. Новую жизнь. Я сильно переживала, что ты не захочешь видеть меня, когда я пришла к тебе в ВУЗ на день рождения. Боялась, что ты возненавидел меня за то, что тебе пришлось самому лежать в больнице, что захочешь вычеркнуть этот эпизод из своей жизни, и соответственно меня. Но ты принял меня с распростёртыми объятиями, познакомил с хорошими людьми, показал мне вновь другую изнанку жизни, которую я позабыла.