Любовь цвета боли (СИ) - Жилинская Полина

Любовь цвета боли

Полина Жилинская

Пролог + Глава 1

— Любовь к женщине сынок — это либо проклятие, либо дар свыше, — глубокомысленно изрекает седовласый мужчина, глядя задумчивым взглядом на огонь в камине.

— И как считаешь? Одарила тебя судьба или прокляла? — скептически приподняв бровь, спрашиваю давно и счастливо женатого друга.

— А вот это уже зависит от тебя самого, — отвечает хитро щурясь. — Только ты сам можешь дать ответ на этот вопрос.

— Тогда пусть будет «проклятый дар» — усмехаюсь и опрокидываю в себя содержимое стакана.

Я всю свою жизнь полагал, что надежно привит. Что с годами выработал иммунитет. Броню. Но всё полетело к чертям, стоило встретить её.

Болезнь. Неизлечимая лютая хворь, уничтожающая все на своем пути — вот что для меня любовь. Впрыснутый в вены опасный нейротоксин, который проникает в каждую клетку организма, выжигая подчистую здравый смысл и, оседает пеплом на сердце.

Мое лекарство — она. Пусть даже еще и не догадывается об этом.

И да помогут нам боги.

Обратного пути у нас — нет.

Ольга

Поднимаю взгляд на закрытую железную дверь своей камеры, в которой нахожусь, по ощущениям, уже несколько суток после похищения. А может, и больше. Я перестала различать время после того, как отключилась второй или третий раз.

В полутемном помещении холодно, сыро и страшно. Кажется, сам воздух в маленькой комнатушке пропитан вязкой дымкой удушливого ужаса. Измученное тело ноет противной болью.

Собираюсь с силами и подтягиваюсь к стене, пытаясь принять горизонтальное положение. Холодно. Я промерзла, кажется, до самых костей, зубы противно стучат не переставая. Непрерывно мигающая под потолком лампочка — будто отдельное орудие пыток. Могу поклясться, что отчетливо слышу несносный звук жужжания и потрескивания накалившийся спирали.

Одиночество. Никогда и не подумала бы, что буду так наслаждаться уединением. Когда я одна — мне не больно и не так страшно. А вот стоит послышаться звуку отпираемого железного засова на двери, у меня, как у собаки Павлова, срабатывает рефлекс — вжаться в холодную стену и стать как можно менее заметной. Из глубины саднящего горла помимо воли вырывается хриплый смех. Дожили. Сравниваю себя с собакой. Хотя примерно так, если не хуже, со мной и обращались последние несколько дней. Будто я и не человек вовсе.

Я устала. Просто смертельно устала. Неимоверным усилием воли, крепко зажмурив глаза, душу на корню зарождающуюся истерику. Я бы могла утешить себя мыслью, что скоро всё закончится, но не знаю, сколько будет продолжаться этот кошмар. Мне и умереть, наверное, не позволят, пока не услышат то, что хотят. Но загвоздка в том, что я понятия не имею, о чем меня спрашивают на кажущихся бесконечными допросах.

Воспаленный слух улавливает едва различимые шаги за железной дверью, и я, затаив дыхание, смотрю на разделяющую меня с внешним миром преграду. Раз, два, три — успеваю отсчитать в уме и слышу лязг металла. Морально я вроде бы готова к этому звуку, но помимо воли вздрагиваю, а руки сами собой в защитном жесте обхватывают колени, прислоненные к груди.

В следующий миг тяжелая дверь распахивается настежь, с громким стуком ударяясь о каменную стену, и в комнату входит мужчина. Отыскав взглядом мою забившуюся в угол фигурку, решительным шагом приближается. Я не кричу и не плачу. Бесполезно взывать к чувству жалости у животных в человеческом обличье — поняла я довольно быстро, очутившись в этом проклятом месте.

Мужские руки довольно грубо подхватывают меня под мышки и усаживают на стул. Я снова остаюсь одна. От неосторожных движений нещадно ноет бок, по ощущениям там как минимум ушиб ребер. Бородатый детина, который допрашивал меня последним, здорово приложился о них пару раз ботинком. Из разбитой губы постоянно сочится солоноватая жидкость, слизываю кровь с ранки и морщусь.

В памяти флэшбеком проносятся картинки того дня, когда начался конец моей привычной жизни. Ну, или начало кромешного, беспробудного ада, в котором я вынуждена существовать.

Сидела на даче, поливала цветы, наслаждалась отпуском, а тут на тебе! Резко затормозил автомобиль, калитка распахнулась от удара — и вот я в руках огромных мужчин. Даже пискнуть не успела от ступора, сковавшего тело. Уже в машине, отойдя от шока, начала кричать и вырываться. По-моему, даже кого-то укусила за ногу, получив за это по лицу. Но не сдавалась, страх за свою жизнь придавал сил. Тогда меня скрутили, больно заломили руки за спину, перетянули пластиковыми веревками запястья. Еще и в назидание пару раз прошлись ботинком по многострадальному боку. На голову накинули пыльную тряпку и вновь усадили на сиденье, зажав с двух сторон. А еще доходчиво объяснили, что стоит вновь начать вырываться и кричать, они придумают другой способ меня усмирить.

Знала бы я тогда, что меня ждет…

В комнату тихой поступью входит мужчина, заставив своим появлением переключиться на реальность. Крупный. Весь в черном, с кобурой на поясе. Засунув руки в карманы брюк, он замирает в двух шагах от меня. Мрачное лицо кажется смутно знакомым, но вспомнить, где именно я его видела, не получается.

«Может, он уже допрашивал меня? Хотя его я бы, наверное, точно запомнила»

Хватает лишь одного брошенного мельком взгляда, чтобы понять: все, кто захаживал сюда до него, лишь жалкие псы. Шестерки — если выражаться их же жаргоном.

Мужчина замирает, словно каменное изваяние, и рассматривает меня изучающим взглядом. Провожу языком по вмиг пересохшим губам и пытаюсь прочистить образовавшийся в горле ком. С виду обычный человек, но лишь от одного его взгляда у меня живот сводит от страха.

Брюнет, крупное лицо, широкий лоб, прямой нос, скулы, покрытые небольшой щетиной, недовольно поджатые полные губы и темные, словно ониксы, глаза. Крупная фигура заметно уменьшает пространство и без того маленькой комнаты — или мне так кажется. Но могу поклясться, что кислорода с его появлением в разы меньше, так как дышится гораздо сложнее.

На интуитивном уровне понимаю, что человек, стоящий передо мной, непрост. Пробирающая до ужаса энергетика направленного на меня взгляда вселяет в душу не только панический страх, но и совсем мизерную толику надежды. Возможно, я, наконец, смогу доходчиво пояснить, что действительно не понимаю, в чем меня обвиняют.

— Вы здесь главный? — спрашиваю я сипло.

Он продолжает молчать и смотреть на меня, будто не слышит вопроса. А мне от его взгляда хочется срастись с бетонным полом, на котором стоят мои босые ноги.

— Вы можете представиться и объяснить мне, где я нахожусь и по какому праву меня задержали? Пожалуйста.

Я окрылена перспективой, разобраться во всем этом кошмаре, слова сами непроизвольно вырываются из глубин горла. Не могу молчать, так как подвешенное состояние порядком действует на нервы. Но натыкаюсь лишь на молчаливую бетонную стену и нечитаемый, пробирающий до ужаса взгляд.

— Послушайте, вероятно, произошла ошибка. Меня зовут Вересова Ольга Викторовна, я врач… — замолкаю на полуслове, так как после моих слов, выпаленных скороговоркой, мужчина проходит в противоположный конец комнаты.

С противным скрежетом подтаскивает второй стул и ставит напротив меня, почти касаясь коленей. Возвращается неспешно к столу, берет в руки планшет и вновь подходит ко мне. Непозволительно близко, нарушая границы личного пространства, нависая, словно темная громада.

Присаживается рядом со мной на корточки, и наши глаза оказываются на одном уровне. От волнения на миг забываю, как дышать. Обоняние щекочет аромат дорогого парфюма и чего-то еще, терпкого, с горьковатыми нотками цитруса. Но вжаться сильнее в спинку стула меня заставляет отнюдь не это.

Его глаза. Они пустые, холодные, как будто мертвые. По позвоночнику пробегает холодок.

Легким кивком головы мужчина указывает на планшет. Словно вынырнув из оглушающе безэмоционального взгляда, моргаю пару раз и фокусируюсь на экране. На видео наша реанимационная палата. Вспоминаю пациента после ДТП, который лежал у нас и умер от усложненной тахикардии. Хмурюсь, когда в палату входит незнакомый мне сотрудник, девушка. Озирается по сторонам и задерживает взгляд на камере. Обращаю внимание на телосложение, очень схожее с моим. От того, что происходит дальше, каждый волосок на моем теле встает дыбом. Не может быть!