Крис Манби - Лиза готова на все
Много лет спустя моя начальница попросила как-то приглядеть за ее собакой, пока она будет в отпуске на Майорке с любовником. Геркулес, английский спаниель, поглощал еду постоянно и где попало, и так же постоянно и где попало испражнялся. Я перепоручила его Симе, а она в свою очередь доверила его Толстому Джо. Джо решил испытать новый прибор слежения, который сам изобрел. Он прикрепил датчик к собачьему ошейнику и отпустил Геркулеса на волю вольную. Пес рванул куда глаза глядят и больше не возвратился. Прибор слежения не сработал.
Нет, отношения с чужими домашними животными, в которых сами хозяева души не чаяли, у меня определенно не складывались. Похоже, Пикассо тоже не станет исключением.
– Аааа-руууу!!!
То ли это выла соседская собака, то ли койот, но, так или иначе, у меня мурашки побежали по коже.
– Пикассо! – отчаянно позвала я еще раз и потрясла коробкой с кормом. – Иди сюда! Ну ладно, тогда торчи здесь всю ночь! – грозно добавила я, так и не дождавшись его появления. Ну где его, спрашивается, носит, петуха проклятого? – И имей в виду, птичка, здесь в горах водится столько всякой мерзости, что до утра тебя слопают с потрохами! Ну и катись! Хочешь накормить койота – пожалуйста! Хоть мне и трудно будет объяснить боссу, почему от тебя осталась лишь горстка костей да перьев.
Что ж, я сделала все, что от меня зависит. Я уже целую вечность бегаю по саду – в пижаме, с коробкой корма в руках, как с погремушкой, – и все это только для того, чтобы заманить в дом эту клювастую тварь! Кстати, вечер выдался прохладный. Несмотря на то что днем стояла жара (в такой день хорошо поваляться в шезлонге у прохладного бассейна, а не прислуживать «будущей свекрови», как рабыня), с наступлением темноты с океана потянуло холодом. Я стояла в одной пижаме посреди продуваемой со всех сторон огромной лужайки и дрожала.
– Ну все, – сказала я, – мне надоело, я иду спать.
Я обернулась и двинулась к дому, уже представляя себе, как вернусь сейчас в тепленькую комнату и заберусь в огромную, прямо-таки необъятную постель и усну, но тут…
– Ой-ой-ой!!!
Я споткнулась обо что-то. Разумеется, это оказался проклятый петух! Я упала и уткнулась лицом прямо в кучу бьющихся перьев и лап. Мы сплелись в какой-то клубок; я даже не сразу сообразила, что происходит, а только изо всех сил старалась хоть как-то прикрыть глаза, чтобы павлин не угодил в них клювом.
– Ррр-аааа-уууккк!!! – Пикассо издал неестественный, даже какой-то потусторонний крик.
– Слезь с меня! Пошел вон! – кричала я. Мы продолжали бороться. Пикассо шипел, я материлась на чем свет стоит. А уж когда он клюнул меня изо всех сил в коленку, я решила, что сейчас не выдержу и сверну его мерзкую птичью шею.
Но сперва надо было поймать павлина. Я твердо решила: когда войду в дом, птица должна быть у меня под мышкой. И я добилась своего. Но прежде чем это произошло, павлин клюнул меня в щеку; верхний край раны был в нескольких миллиметрах от глаза. Я сломала три ногтя и порвала пижаму. И все это – в борьбе с огромным петухом, подумать только! Ну ничего, я его все же победила, хоть наградой мне и было разве что птичье дерьмо, которое сдавшийся, но все еще злой Пикассо оставил на моей руке.
Зато теперь, по крайней мере, его не съест койот.
– Что тут происходит? – Эльспет стояла у подножия лестницы, когда я с трудом вошла в дом, неся под мышкой грязную птицу. – Мне послышалось, кого-то убивают.
– Это я уговаривала Пикассо идти домой, – объяснила я.
Эльспет посмотрела на меня внимательно. Я была растрепана, из рассеченной щеки сочилась кровь, обе коленки разбиты.
– С ним надо обращаться очень бережно, Лиз, имей в виду. Пикассо – очень дорогая птица.
Пикассо посмотрел на меня с чувством превосходства и глубокого презрения, потом повернулся, прошел по красивому кафельному полу и встал рядом с Эльспет как равный с равным. Она опустила руку и с любовью погладила его по крошечной глупой головке.
– Она напугала тебя, милый? Противная Лиза…
«Противная Лиза» мечтала в этот момент только об одном: взять топор и отрубить проклятой птице ее мерзкую голову. Я могла бы запросто скормить Пикассо соседской собаке и сказать потом, что его съел койот.
– Помоги мне подняться наверх, – отрывисто приказала Эльспет.
Я поспешила ей навстречу.
– Да ты что, моя дорогая?! – Она возмущенно отпрянула. – Сперва иди и помой руки!
В ванной, соскребая птичий помет, намыливая руки несколько раз, прежде чем осторожно дотронуться до раны в щеке, я подумала, а не продешевила ли я? Пять тысяч долларов в день – соответствующая ли плата за то, что мне пришлось пережить?
Наутро меня разбудил тихий, но настойчивый звон колокольчика. Я не сразу вспомнила, где нахожусь. Я уже привыкла спать практически на полу, в комнате, где все стены увешаны плакатами, чтобы скрыть следы пуль. Поэтому открыть глаза и обнаружить, что ты находишься в спальне, которая напоминает будуар Марии-Антуанетты в Версале, было несколько странно. Это мешало собраться с мыслями. Все комнаты в доме Эрика делились на две категории: от Гуччи и от Версаче. В комнатах от Гуччи – дорогая замша и полированный металл – хозяин предпочитал находиться там, когда хотел почувствовать себя буддийским монахом. Комнаты от Версаче с их роскошью и буйством красок предназначались для приема гостей и наслаждения жизнью.
Мне была отведена розовая спальня для гостей от Версаче. Широкий диван утопал в розовых подушках, и это напомнило мне сказку про принцессу на горошине. Помнится, там королева-мать положила горошину под сто матрасов, чтобы проверить, достаточно ли невеста сына хрупка и нежна, чтобы называться принцессой. Настоящая принцесса почувствует горошину даже через сто матрасов и не сможет уснуть.
Мама Эрика тоже устроила мне проверку на выносливость. Проснувшись тем утром, я наконец вспомнила, где я, и до меня дошло, что звук колокольчика доносится из комнаты Эльспет.
– Лиза! Лиза! – звала она меня слабым голосом, когда я подлетела к двери в ее спальню.
Старуха вытащила меня прямо из постели, мне и в голову не могло прийти сначала привести себя в порядок, а уже потом откликнуться на ее зов. Она звонит в колокольчик! Я понимала, конечно, что мать Эрика находится на грани смерти, но надеялась, она протянет до возвращения сына. Очень не хотелось самой обнаружить ее труп, честно говоря. «Господи, только бы она была еще жива!» – подумала я, распахивая дверь в комнату Эльспет.
Но та и не думала умирать. Она сидела в постели, опираясь прямой спиной о подушки, и была похожа на аккуратного худенького пупсика в белом кружевном платьице. То ли она легла спать не раздеваясь и не умываясь, то ли проснулась уже давно и успела причесаться и накраситься. Она взглянула на меня, всклокоченную и заспанную, с таким ужасом, словно я ворвалась в дом с улицы и хотела похитить ее Родена.
