Танец со стеклом - Асия Шаманская
— Понял, — смеётся. — Когда вы уже помиритесь? Хочу побывать на вашей свадьбе.
— Придержи коней, — смеюсь я.
Болтаю недолго с Ликой, а в десять вечера ещё прогуливаюсь по центру города, вдыхая опустившуюся прохладу. Аришка немного успокоилась, и я могу спокойно подумать и подышать воздухом. Правда, оказалось, что она сдала смену своему отцу. Марк звонит, и я понимаю, что игнорировать дальше будет некрасиво. Знаю, что он переживает.
— Привет. А ты где? Всё хорошо? — спокойно спрашивает он.
— Да, я просто гуляю в центре. Ждала, пока спадёт жара, не могу уже. У тебя как дела?
— Да, неплохо, — теряется сперва. — Под твоими окнами стою.
— А меня там нет.
— А тебя нет.
— Сейчас приеду. Дождёшься?
— Хоть вечность.
Улыбаюсь. Впервые за долгое время я спешу домой и боюсь. Нет, я не решила, просто очень хочу к нему.
Красиво и быстро паркуюсь, а Марк уже ждёт меня у подъезда, затушивая сигарету.
— Хватит курить эту гадость, — хмурюсь я.
— Ладно.
Почему-то резко становлюсь глупой и не знаю, что сказать. У Марка, видимо, та же болезнь. Мы в тишине поднимаемся в квартиру. Устало падаю на кухонный диванчик.
— Устала?
— Она стала очень активной. Я порой и шага ступить не могу, как она там колошматит. Спешу тебя расстроить, но, кажется, она будет в меня характером.
— Я в любом случае буду самым счастливым. Ребёнок от единственной и любимой женщины. Что может быть лучше. Дана, можешь не отвечать сейчас. Ты, наверное, мечтала о чем-то красивом, но я не знаю, как подступиться к тебе, — достаёт чёрную бархатную коробочку. — Я очень виноват. Исправить уже ничего не могу. Я очень тебя люблю. Люблю, больше жизни. Я пойму, если ты не согласишься. Сдохну, но пойму. Но если ты скажешь "да", клянусь, что сделаю всё возможное и невозможное, чтобы ты была самой счастливой. И чтобы Аришка была самой счастливой. Я больше не разочарую тебя.
Он ставит коробочку на стол передо мной, а я молчу. В глазах стоят крупные солёные капли, которые скоро прорвутся. Словецкий наклоняется и целует меня в щёку, а потом в живот, следуя к выходу.
— Марк, — дрожащим голосом прошу я. — Останься, пожалуйста.
И сейчас меня прорывает. Я реву. Выпускаю всю боль, которая сидела во мне. Марк берёт меня на руки, унося в комнату, усаживая к себе на колени.
— Как? Как ты мог? Поверить этой чуши. Ты вообще такой идиот. Сколько мне наговорил, — я говорю рвано, рыдая при этом, периодически стукая Словецкого, который молча сцеловывает мои слёзы. — Как ты вообще мог во мне усомниться, если я никого, кроме тебя не видела и не вижу. Что ты молчишь?!
— Прости, прости, прости. Я — конченый урод. Не знаю, как я допустил всё это. Слишком был занят этой ревностью, — он говорит так тихо.
Марк целует всё лицо, шею, гладит по волосам, животу.
— Я люблю тебя, родная. Сделаю, всё, что ты скажешь. Так всегда будет.
Я просто плачу, уткнувшись ему в плечо. Чувствую постепенно, как мне становится легче. Всё же глушить негатив в себе — плохая идея. Он может найти выход совершенно по-разному.
— Моя маленькая. Моя девочка, — чувствует, что истерика подошла к концу.
— Хорошо поплакала. Надеюсь, в туалет меньше бегать буду, — говорю и самой смешно. Теперь заливаюсь. Кажется, Марк сейчас сочтёт за сумасшедшую, но ему такая смена настроения приходится по вкусу.
— Я буду тебя уносить, — смеётся Марк, и я чувствую, как вибрирует его грудь.
— Я сейчас тебе не отвечу. Мне надо подумать.
— Хорошо.
Скажи сейчас ему с крыши спрыгнуть услышу тоже самое "хорошо".
— Я пойду умоюсь, — сползаю с него. — У тебя вся футболка мокрая. Поищи, где-то должна быть одежда твоя.
Не только умываюсь, но и принимаю душ, чтобы смыть эту жару. Надеваю пижамные атласные шорты и майку.
Марк ждёт меня всё там же.
— Давай спать, — предлагаю я, протянув руку ему.
Словецкий улыбается ярче тысячи фонарных столбов, и цепляется за мою руку. Мы уходим в комнату, ложась на широкую кровать.
— Мечтаю на животе поспать, — бурчу я, на что Марк смеётся.
Ложусь к нему спиной, а он осторожничает. Неуверено кладёт руку мне на живот, а носом утыкается в волосы. Я обнимаю его руку, притягивая к себе ближе, попутно чмокнув кисть.
— Так удобнее.
И впервые за долгое время сплю сладко и крепко. Походы в туалет никто не отменял, но попить мне всю ночь носит счастливый Марк. А просыпаюсь я от его пристального взгляда.
— Сталкеришь? — потягиваюсь, тут же чувствуя тычок. — И тебе доброе утро, варвар.
— Да. Любуюсь. Ты такая красивая.
— Ага. Эти отёки и синяки под глазами — что-то с чем-то. Даже не знаю, как жила без них.
— Ты самая красивая, — улыбается Словецкий, чмокая в нос. — Люблю вас.
Придвигаюсь к нему, утыкаясь носом в грудь. Лежать ещё ближе мешает живот. Марк перебирает мои волосы, целуя одно и тоже место на макушке.
— Ты расстроилась, когда узнала?
— Я офигела, — смеюсь я. — Не знала, что так бывает.
— Жалела?
— Ни секунды. Боялась — да. Радовалась — да. Но не жалела.
— Спасибо тебе. За твоё терпение и мудрость.
Лежим так ещё какое-то время.
— Давай пока оставим всё, как есть.
— Ладно.
— Мне нужно привыкнуть.
— Хорошо.
— Меня зовут Антон.
— Ла… — и тут же осекается.
— Ты вообще слушаешь?
— Конечно. Просто на всё согласен, — смеётся Марк. — Я уже думал снова аварию создать.
— Дурак, — шлёпаю по нему рукой, садясь на кровати. — Мне нервничать нельзя. Я и тогда чуть с ума не сошла.
— Не буду, — тянет обратно.
— Вставать надо.
— Кому?
— Нам, — смеюсь я.
— Мне не надо. Мне и так хорошо.
Мне, в целом, тоже. Но всё
