Ирина Мельникова - Дрянь такая!
Я набрала номер Сережиного телефона. У меня уже слезились глаза от напряжения. Я продолжала следить за трансформаторной будкой, и слушала длинные гудки в трубке.
Сережа не отвечал, намеренно, или звонки просто не доходили. Я ведь даже не спросила, взял ли он с собой телефон. Вполне мог и забыть в спешке.
«Вот два лоха! — выругалась я про себя. — Идиоты! Пошли, называется, на дело!»
— Не отвечает? — спросил водитель, забирая у меня трубку.
Но я не ответила. Я снова вернулась к лавочке. Меня била нервная дрожь, страшно хотелось курить, но я не решалась, боясь выдать себя огоньком сигареты. Конечно, если человек затаился на этой крыше, он давно заметил и такси, и меня, и то, как Сережа прошел в подъезд. Но пока не предпринял каких-то действий. Я окинула взглядом ближние заросли, мрачные, с редкими пятнами освещенных окон, громады домов. При желании здесь может спрятаться полк милиционеров. Но ничего подозрительного я не увидела, кроме этого, едва заметного шевеления на крыше.
Я снова напрягла зрение. Небо потемнело, и дождь усилился, но я уже не обращала внимания на то, что промокла почти до костей. Вода бежала с меня ручьем и скапливалась лужицей у ног. Водитель открыл дверцу и громким шепотом позвал меня:
— Девушка! Идите в машину! Простынете под дождем!
Но я не ответила на его предложение. Черт с ним! Неважно, заметили меня или нет! Бомж это или не бомж! Но я должна предупредить Сережу, чего бы мне это не стоило!
Я перекрестилась и направилась к подъезду, не сводя взгляда с трансформаторной будки. Но я не сделала и десятка шагов. Скрипнула дверь подъезда, и из нее показался Сережа. Прижимая к себе папку, он быстро сбежал с крылечка и направился ко мне.
— Слава богу! — прошептала я и, как оказалось напрасно. Сережа только миновал будку, как с нее вдруг соскользнула тень. Я успела только охнуть, как раздались два глухих хлопка, так стреляет оружие с глушителем. В этом я не могла ошибиться, не раз видела и слышала в кино.
— Сережа! — закричала я.
И в этот момент, кто-то сбил меня с ног.
— В машину, дура!
Я узнала голос водителя, и покатилась по земле, крича во все горло.
Но даже в падении, я заметила, как Сережа словно споткнулся на месте, оглянулся недоуменно, и медленно-медленно, мне показалось, бесконечно, стал валиться назад. Раскинув руки, он упал на спину. Я услышала, как он хрипит, и завопила уже не своим голосом. Я видела, что человек, спрыгнувший с будки, он был весь в черном, сильно хромая, бежит к нему. В его руках я заметила автомат. Не добежав до Сережи пару шагов, он снова выстрелил. Два раза. Бум! Бум! Мне показалось, что у меня лопнут ушные перепонки, хотя эти звуки, были ничуть не громче, чем предыдущие!
— Помогите! — закричала я, но водитель подхватил меня под мышки и потащил в сторону.
— Дура! Заткнись! Пристрелят! — Пытался он меня успокоить, но я вырывалась из его рук и орала совсем уж дурным голосом. В окнах один за другим вспыхивали огни, раздались возбужденные голоса. Полуодетые жильцы высыпали на балконы и принялись перекликаться. Но я видела только Сережу. Как он дернулся несколько раз и затих. А человек в черном бросил автомат, и, припадая на правую ногу, метнулся за будку.
По двору уже бежали какие-то люди, где-то далеко завыла сирена, и я, что было сил, рванулась к Сереже. Я подбежала к нему первой и упала на колени. Он весь был в крови: голова, грудь, руки… Кровь, пузырясь, густой струйкой стекала по его подбородку и скапливалась в воротнике джинсовой куртки.
Сережа силился приподнять голову, от этого кровь изо рта потекла еще сильнее.
— Бумаги… — прохрипел он. — Спрячь… Гене…раль…ному… в… руки…
Он повел рукой, выталкивая из-за пазухи пластиковую папку. Она вся была в крови, с двумя оплавленными по краям отверстиями.
— Сережа! Сереженька! — заплакала я и прижала папку к груди.
— Прос-сти! — с трудом выдавил он. Голова его свалилась набок, а рука поползла с груди, и упала на асфальт с сухим стуком, точно с таким, с каким падает на землю созревшее яблоко. Пальцы судорожно сжались и разжались, а кровь изо рта забила толчками, и вдруг опала, потекла тонкой, вялой струйкой.
— Сережа! — я схватила его за руку.
— Девочка! Его нельзя трогать. У него, кажется, прострелено легкое.
Я увидела Эльзу Марковну. Она была в одной пижаме и шлепанцах. На голове — бигуди… Она встала рядом со мной на колени, и прижала пальцы к шейной артерии Сережи. Затем покачала головой и посмотрела на меня.
— Вам надо крепиться, милая! — и перекрестилась. — Молитесь за него!
С истошным воем во двор ворвались машины с проблесковыми маячками: две милицейские, одна — «Скорой помощи». Нас с Эльзой Марковной оттолкнули в сторону. Но она, оставив меня, подошла к «скорой помощи» и что-то быстро сказала здоровяку врачу. Тот кивнул, и стойку с капельницей вернули в машину…
Милиционеры теснили зевак, врачи подбежали и склонились над Сережей. Его мигом погрузили на носилки, и с головой накрыли простыней. На простыне тут же проступили кровавые пятна, и кто-то за моей спиной угрюмо произнес: «Все, хана парню!»
У меня не было даже сил оглянуться. Пальцы у меня слиплись от крови. Я стиснула ими папку, вырвать ее у меня можно было только с руками. Носилки с Сережей затолкали в «Скорую помощь» и она, завывая сиреной, рванула с места. Милиционеры бегали по двору, как заведенные. Что-то фотографировали, что-то замеряли. Автомата на земле уже не было видно, а двое человек в гражданском полезли на трансформаторную будку….
А я наблюдала за этой суматохой, будто со стороны, из другого, параллельного мира, где в диковинку и стрельба из автомата, и кровь на асфальте, и человек, закрытый с головой простыней в отвратительных бурых пятнах…
Ни одной мысли не осталось у меня в голове. Я стояла и смотрела, стояла и безотрывно смотрела на отсвечивающие глянцем черные лужи крови и обведенный мелом силуэт на асфальте — все, что осталось от моего Сережи, и молила, сама, не зная, кого, чтобы все мне привиделось, чтобы все вокруг оказалось ночным кошмаром. А я бы проснулась рядом с дочерью, оттого что кто-то подул мне в ухо и сказал ласково-ласково: «Нюша! Проснись!»
— Аня! Аня! — Кто-то обнял меня за плечи. Я оглянулась. Передо мной стоял Суворов. Он был в спортивных брюках и в тельняшке.
— Саша, — простонала я и повалилась на него.
Он подхватил меня на руки и куда-то понес. Толпа расступалась перед нами, а я, обхватив его за шею, тихо выла от безысходности, от своей неспособности что-то изменить.
Я пришла в себя оттого, что кто-то осторожно шлепал меня по щекам. Я замотала головой и замычала. Голова раскалывалась от боли, и сейчас мне хотелось одного, чтобы меня навсегда оставили в покое.
