Оксана Сергеева - Ты у меня одна (СИ)
Он переступил через собственное самолюбие и ее глупость, когда остался с ней. Но перенес через вдруг возникший барьер все свои злые чувства и теперь не знал, как от них избавиться. Мириться не хотел, хотел избавиться. Ну должен же быть какой-то способ. Утром так хотелось встряхнуть ее и крикнуть: Ну ты же психолог, черт тебя раздери! Ну сделай что-нибудь!
Что-нибудь… Чтобы горечь ушла, и горячая лава перестала жечь желудок. Должен же быть какой-то способ…
Алкоголь в его проблемах поможет так же, как таблетка от головы против язвенной болезни. Чем лечат сердце? Врачи говорят, что сердце не болит. Но ведь болит же. Что-то там в груди очень болит. Ноет, отдавая тяжестью. Мешает дышать. Мешает думать.
Спросил по телефону про «формулу», и, правда, надеясь на ответ. Алёна должна знать. Почему молчит? Хотя кое-что важное она тогда произнесла. Это «важное» просто взорвало его изнутри. Чего угодно ожидал, только не этого беззащитного и усталого «люблю».
Не хватало чего-то. Слишком мало она сказала. Нужен широкий обзор, чтобы двигаться уверенно, не привык шагать вслепую. Вот пусть она ему и скажет, что делать. У каждого из них свой мир со своей правдой. Пусть она скажет, наконец, — свою!
Алёна долго не открывала. Но Шаурин не подумал развернуться и уйти. Устал строить вокруг себя стены, запирая в них свою боль, гордо сжимая ее прессом собственной выдержки, надеясь, что не коснется она дорогих людей. Заблуждался.
Наконец щелкнул замок, и дверь открылась. Алёна только вышла из ванной. Длинные волосы спутанной мокрой волной лежали на одном плече. Неровный румянец покрывал щеки. Она захлопнула дверь и плотнее стянула на груди белый махровый халат.
Ваня не сказал «привет», Алёна тоже не поздоровалась. Казалось, с момента встречи в «Барракуде» между ними происходил длинный и изматывающий диалог. Они выговаривались тяжело и медленно, прерываясь на дела и заботы. Вот и встречались — не здороваясь, расходились — не прощаясь.
Шаурин упрямо застыл у двери.
— Рассказывай, — «по-королевски» вздернул подбородок так, как умеет только он: глядя сверху вниз, с выражением легкого, но ощутимого высокомерия.
— Что? — уточнила она.
Шауринская манера атаковать вопросом уже стала чем-то привычным. Но сегодня под его взглядом стало холодно. Заледенели пальцы. Алёна пожалела, что надела короткий халат, едва доходящий до середины бедра.
— Когда ты была с ним. Где. Сколько раз.
— Зачем? Ваня, зачем все начинать сначала? — с первой же фразы голос начал предательски срываться.
Почему-то она тоже неловко застыла у двери. Наверное, потому что Иван не сделал никакой попытки пройти в квартиру. Не шевельнулся, чтобы сбросить верхнюю одежду. Сегодня на нем была черная кожаная куртка с ассиметричной застежкой, из-под воротника-стойки виднелась черная водолазка.
Алёна молчала, раздраженно поглядывая в сторону гостиной, но сдвинуться с места не могла.
— Когда ты была с ним. Где. Сколько раз, — спокойно повторил он.
— Шаурин, ты мазохист?! — крикнула она. — И как только ты до этого додумался!
— Когда ты была с ним. Где. Сколько раз, — повторил он с той же интонацией.
Алёна почувствовала отчаяние. Орать сейчас на Шаурина, все равно что орать на телевизор или холодильник. Точно — на холодильник. Он сейчас такой же холодный. Безжалостный, беспощадный. Совершенно чужой. Он словно машина. Как будто запрограммировал себя и теперь любое отклонение от программы — не то слово, не тот тон в голосе — вызовут сбой.
— Тебе дату назвать? Я не помню, когда конкретно это было. — Захотелось плакать.
— Вспоминай.
— Я не помню день. Мы с тобой всего три раза виделись. С ним я один раз была. После того как мы с тобой сходили на лодочную станцию.
— Где.
— Я не буду тебе ничего рассказывать!
— Будешь.
— Не буду.
— Будешь. Где. Сколько раз.
Он надвинулся, и у нее началась паника. Алёна беспомощно прижалась спиной к стене, стараясь отодвинуться от Ваньки подальше.
— Может, тебе еще сказать, получила я тогда с ним удовольствие или нет?
— Да. Это мне обязательно нужно знать. Ты права.
— Как ты до этого только додумался! — рыкнула она и оторвалась от стены, чтобы убежать в гостиную. Или на кухню. Куда-нибудь, только подальше от этого разговора.
Но Ваня схватил ее за плечи, протащил по комнате и зажал в угол. Алёна сама не заметила, как оказалась в ловушке. Теперь деваться некуда. Шаурин не выпустит, пока все у нее не выпытает.
— Давай, — как-то неожиданно тихо сказал он. — Мне надо это услышать. Рассказывай.
Как будто давая ей время собраться с мыслями, Шаурин неторопливо расстегнул молнию, снял куртку и швырнул ее на диван.
Он не нападал, как ей сперва показалось. Он, придя в какой-то своей внутренней готовности, требовал, чтобы она еще раз протащила его через всю боль. Чтобы вскрыла этот пласт, все то, что его волновало и не давало покоя. Для таких, как он, метод что надо — перегореть за раз, переболеть. Но Алёна не могла заставить себя говорить. Одно дело бросить что-то в запале, и совсем другое говорить вот так — сознательно вгоняя слова, точно ножи. Ему будет очень больно. Адски. Намного сильнее, чем тогда, когда произошел сам конфликт. Потому что сейчас он для этой боли открыт.
Она заплакала и окончательно сдалась. Ладно, подожди, Шаурин. Мало тебе? Протащу я тебя от и до, только держись.
Вздохнув глубоко, Алёна прикрыла глаза, чтобы остановить слезы. Слезы будут ей мешать. Теперь нужно постараться сконцентрироваться, насколько это вообще возможно в ее состоянии. Каждое слово — игла. Иглоукалывание может быть очень даже полезно, если раздражать правильные точки. Только бы собраться с мыслями…
Она открыла глаза и чуть отодвинула Ваньку от себя. Буквально на шаг. Чтобы он не подавлял ее, и она могла четко отслеживать его реакции вплоть до вдоха-выдоха. Еще нужно справиться с голосом. Это самое сложное.
— Я тебе говорю, не помню я число, — на первый взгляд спокойно и уверенно начала она. — Это было после того как мы с тобой встречались на лодочной станции.
— Где.
Алёна покосилась в сторону спальни, потом посмотрела на Ваньку. Он раздраженно выдохнул, чуть сильнее сжал челюсти. Понял ее. Но продолжал молчать, ожидая подтверждения.
— Здесь, у меня.
— Сколько.
— Не будь кретином! — воскликнула она. Вытерла слезу. — Один раз! Да один раз я тогда переспала с ним и все. И если хочешь знать, физического удовольствия не получила! Доволен?! — Черт. Очень трудно себя контролировать с Шауриным. Он снова подался вперед. Наверное, невольно. Алёна тут же выставила ладони, останавливая Ваню на месте. Уперлась в его крепкую грудь и, задыхаясь от аромата дорогого парфюма, попыталась снова взять себя в руки. Внутри все тоскливо сжалось. Когда же она обнимет его, наконец, спокойно… — У меня с ним вообще не всегда получалось, что меня не особо волновало, поэтому я приучила его, что это нормально, в порядке вещей. Удовольствие зависит от эмоционального и физического состояния, даже от дня менструального цикла, в конце концов! Сексу я никогда не придавала особого значения. Собственно, и мужчины, как сексуальный объект, меня не интересовали никогда.
