Анна Богданова - Самое гордое одиночество
– Да, и Анжела, и Икки. Мы все, как сказал Алеша, венчаемся оптом!
– Я так рада! Я так рада! Мои молитвы дошли до господа! – В голосе коренной москвички послышались смирение и кротость. – Ну что встали-то как столбы? Идемте за мной! – И она засеменила по длинному узкому коридору. – Феодулия! Феодулия! Матушка Амфилохия! Матушка! Плохия! – захлебываясь, кричала она, затем подскочила к бледнолицей женщине лет пятидесяти и принялась дергать ее за рукав. – Матушка! Вот моя внучка с подружками приехала, и все венчаться хотят!
– Здравствуйте. Все готово. Отец Пафнутий ждет вас. Пойдемте в храм, тут недалеко, – монотонно промолвила матушка, и мы, выйдя из монастыря, направились в сельскую церковь, которая действительно оказалась неподалеку – меньше километра по асфальтированной дорожке. Машины двинулись за нами.
Глаза мои снова застлал туман, а уши словно ватой заткнули.
Я почти не помню самого венчания – все мое внимание сконцентрировалось на запыленном узком луче солнца, проникшем сквозь стрельчатое окно высоко под сводом храма и пролегшем по диагонали его, едва касаясь мысков моих бирюзовых туфель. Я стояла, незаметно раскачиваясь из стороны в стороны, будто в забытьи. До моего слуха не доносилось даже обрывков фраз – лишь однообразное чтение, потом кто-то пел, потом ноги мои, кажется, оторвались от пола, и, наступив на луч, я сдвинулась с места, ведомая «лучшим человеком нашего времени», затем снова остановилась. Алексей легонько толкнул меня в бок.
– Что? А? – Я словно проснулась.
– Скажи «да», – прошептал он мне на ухо, и я покорно сказала:
– Да! – И «да» это заметалось сначала по полу, обвило солнечный луч и, взвившись под сводом, просочилось сквозь него, взлетев к небесам.
– А теперь можете поцеловать друг друга! – зычно проговорил отец Пафнутий.
Мисс Бесконечность, которая, оказывается, все это время стояла чуть позади Анжелы, подалась всем своим торсом вперед и довольно громко, указывая на огурцовский «чехол», сказала:
– Они уж, батюшка, давно поцеловались!
– Сестра Вера! – одернула ее матушка Амфилохия.
– Молчу, молчу, молчу! А что я?! Я ничего! – И коренная москвичка поторопилась исчезнуть в толпе свидетелей таинства.
– Теперь все вы венчаны перед лицом господа, – проговорил отец Пафнутий, теребя свою длинную бороду, напоминающую мочалку. – Живите в мире и согласии, берегите друг друга, – и он прочитал небольшую проповедь о том, что такое православный брак и что жена должна почитать мужа своего, а муж, в свою очередь, любить и заботиться о жене, как господь о матери церкви.
Мы вышли из храма, свежий майский ветерок обдал нас – пахнуло чем-то новым, еще совсем незнакомым и неизведанным... «Да, нелегко, оказывается, расставаться со своей свободой!» – подумала я и посмотрела на «лучшего человека нашего времени». Передо мной стоял высокий стройный мужчина моей мечты в белом костюме, который сидел на нем безупречно (мой муж, несомненно, умеет носить подобные вещи с достоинством и без комплексов – этот человек рожден для роскоши). Зачесанные назад вьющиеся светло-русые волосы, брови с изгибом, почти черные, соболиные, нос, чуть похожий на клюв хищной птицы, – обожаю такие носы! От него слабо веет дорогой мужской туалетной водой... Он тоже посмотрел на меня и воскликнул хрипловатым голосом:
– Маруся! Женушка ты моя любимая!
Я просто обожаю такие голоса!..
Великий детективщик подхватил меня на руки, и перед глазами закрутились монастырская стена, купола церкви, поле, лес, машины, радостные лица.
– Машенька! Поздравляю тебя, кровинушка моя! – Мама приготовилась пустить слезу, но тут подошел Николай Иванович и, схватив меня за локоть, запинаясь, пробормотал:
– Я это... Ну... Это... Тоже тебя поздравляю. Маш! Отойдем на минутку, – и он потащил меня в сторону.
– Что? Что случилось? Опять с мамой поругались?
– Знаешь, Маш, что-то плохо я себя стал чувствовать! Прямо такая слабость, мрак какой-то!
– Что это с вами?
– Да не знаю. Ты мне не достанешь эти... Ну, для общего укрепления лекарства... – мялся он. – Ты уж как-то брала мне их – «Чих-пых», «Суньмувча» и «Трик-трах». Помнишь? Я заплачу скоко надо.
– Помню! И помню, что это закончилось вашим с мамой разводом, потому что это вовсе не общеукрепляющие препараты, а повышающие потенцию, которую вы направили отчего-то не на мою бедную мамочку, а на торгашку Эльвиру Ананьевну. Так что извините, но покупать я вам ничего не стану! Попробуйте как-нибудь естественным путем!
– Маша! Деточка! – кричала Мисс Бесконечность.
– Простите, меня зовут. – И я, воспользовавшись полнейшей неразберихой, криками, слезами счастья и поздравлениями, убежала от отчима.
– Не ругайся с ним! Такой хороший паренек! – И отличница народного просвещения, глядя на великого детективщика влюбленными, горящими глазами, встав на цыпочки, взъерошила его волосы.
– Бабуля, тебе надо было в мужской монастырь идти!
– Точно! – воскликнула она так, будто до нее только теперь дошло, какую непоправимую ошибку она совершила.
– Сестра Вера! Вы почистили картофель для супа? – строго спросила мать игуменья, которая присутствовала на венчании и теперь вместе с бабушкой возвращалась в монастырь.
– Прости, господи! Забыла совсем! Склероз, – объяснила будущая инокиня и помчалась обратно за монастырскую стену. Такое впечатление, что бабушке было не восемьдесят девять лет, а всего двадцать и что у нее никогда в жизни не болели ноги.
* * *...Мы спускались по дороге с горы, медленно удаляясь от монастыря. Мы хохотали, дурачились, болтали, любовались друг другом; высоко в небе сияло солнце, огнем горело на куполах церквей, озаряя наши лица, а наши улыбки, казалось, играли, точно зеркальные зайчики, отражаясь в нем – такими искренними и счастливыми они у нас были.
Интересно, что ждет нас всех – таких веселых и довольных сейчас, в недалеком будущем? Что будет с нами через час, неделю, год? Этого никто не может предугадать. И все-таки, согласитесь, это страшно любопытно!..
