Любовь и Хоккей - Монти Джей

Никто больше не может убежать от этого. Мы все должны смотреть правде в лицо.

Прогулка по тротуару до двери, казалось, заняла несколько часов. Оказавшись перед красиво сделанной дверью, я колеблюсь, прежде чем постучать.

Действительно ли я хочу это сделать? Хочу ли я рискнуть услышать что-то хуже, чем молчание? Неужели мне так нужны ответы, что я готова пожертвовать своим душевным спокойствием? Хочу ли я знать, лгал ли Бишоп?

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, переминаясь с ноги на ногу на ступеньках крыльца дома этой женщины. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, чтобы собраться с мыслями.

Ты можешь это сделать, Валор, ты можешь это сделать. Я открываю глаза и с последним вздохом стучусь в дверь своего прошлого, надеясь и молясь.…

Что тот, кто откроет, не разрушит мое будущее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я всегда находил какое-то утешение в доме Анны и Эрика. В детстве это было мое безопасное место. Когда мой отец лежал без сознания на диване, а в нашей квартире пахло горелыми сигаретами, я приходил сюда. Анна готовила ужин, и он наполнял пространство ароматом специй, и все чувствовали себя как дома.

За исключением того, что теперь я чувствую себя опустошенным, потому что я знаю, что мой дом там, где, черт возьми, Валор. Похороненный внутри нее, лежащий рядом с ней, находящийся с ней в одной комнате, это и есть дом. Мое мягкое место для приземления. Любовь, в которой я нуждался всю свою жизнь. Это была она.

Эти последние несколько месяцев были одновременно удивительными и дерьмовыми.

Мой член прошел стадию синих яиц. С таким же успехом они могли бы быть сморщенными гребаными апельсинами. Я уважаю ее личное пространство и ее решение не торопиться, но, Боже мой. Моя правая рука вот-вот отвалится, но мое представление о Валор взлетает на новые высоты.

Ты понимаешь, как чертовски трудно быть так близко к женщине, которую любишь, но никогда не иметь возможности прикоснуться к ней так, как ты хочешь?

Это медленная пытка.

Как только она будет готова, я не позволю ей вставать с постели в течение года. Целый гребаный год. Прошло чертовски много времени с тех пор, как я был внутри нее. Внутри нее мой гребаный дом, а она запирает меня на холоде.

Сегодня был хороший день. Я постоянно поддразниваю Эрика из-за того, что он стареет. Девочки в том возрасте, когда все, что их волнует, - это мобильные телефоны, а Анна носится по дому и готовит, как маньяк.

Я наслаждался временем вдали от города, от хоккейного хаоса, от всего этого. Мы с Эриком в гостиной просматриваем некоторые мои старые игровые записи. Он пытался записать каждую игру, в которую я когда-либо играл, но его DVD не мог вместить столько места. Эрик был тем отцом, которого я всегда хотел. Отец, в котором я нуждался. Я был бы вечно благодарен ему за это.

Вот почему, когда я сброшу на него эту бомбу, он потеряет самообладание.

— Я думаю, что этот год станет для меня последним.

Я уже некоторое время думал об этом. Мне было тридцать, и хоккей уже не был для меня тем, чем он был раньше. В конце следующего сезона мне был бы тридцать один год, и я провел бы в НХЛ четырнадцать лет.

Я все еще любил эту игру, и какая-то часть меня всегда будет любить её. Но во мне не было того огня, который был раньше. Так много всего изменилось, я сам изменился. Чем больше я думал об этом, тем больше в этом было смысла. Я собирался покончить с хоккеем после этого сезона.

Эрик выглядит так, словно увидел привидение, у него отвисает челюсть.

— Отставка? Ты шутишь! У тебя впереди еще четыре года, Бишоп. Что происходит в твоей голове?

Я пожимаю плечами, делая глоток своего виски. 

— Я просто думаю, что пришло время мне начать сосредотачиваться на чем-то другом. Я уже не тот восемнадцатилетний подросток, который гоняется за огнем. - Я стараюсь вести беседу легко, непринужденно, ровно. Но Эрик все еще пытается примириться.

— Я не умираю, старик. Успокойся, это всего лишь выход на пенсию. Это не конец света! - Восклицаю я.

— Ты уверен, что это то, чего ты хочешь, малыш? - Его лицо серьезно. Я думаю, он считает, что я сошел с ума, и, возможно, так оно и есть.

Может быть, я был чертовски сумасшедшим из-за того, что хотел уйти на пенсию. Но мне было тридцать, и, честно говоря, я хотел начать свою жизнь с Валор. У меня было четырнадцать замечательных лет в НХЛ. Я наслаждался каждой секундой этого. Я никогда не пожалею ни о чем из своего времени, проведенного на льду.

Но это было время Валор, чтобы немного блеснуть. С того момента, как я встретил ее, она присутствовала на всех моих играх. Дома и на выезде. Она попеременно надевала то мою майку, то майку своего отца. Несмотря на то, что Анна и Эрик не смогли принять участие в моих играх, я знал, что кто-то подбадривает меня на трибунах.

Она поддерживала меня всю мою карьеру в НХЛ. Теперь пришло время мне отплатить тебе тем же.

— Да, тренер. Я уверен.

Я знал, чего хочу от жизни, и я хотел Валор.

— У тебя что, какой-то кризис среднего возраста? - спрашивает он с беспокойством в голосе.

Я смеюсь, толкая его в плечо. 

— Я просто старею. Всем нам когда-нибудь приходится расставаться со льдом. Я не хочу быть там с ходунками.

Он со вздохом откидывается на спинку стула, все еще пытаясь переварить услышанное, я полагаю. Я слышу громкий стук в дверь, что дает мне возможность донести мои слова до Эрика. Я встаю со смешком.

— Я открою дверь, старик, - заявляю я с улыбкой на лице.

Я вальсирую к двери, хватаюсь за ручку и открываю ее с той же улыбкой на лице. Тогда я понимаю, кто находится на другой стороне.

Вы знаете, когда вы смотрите фильм, и вы знаете, что актер попадает во что-то, во что он не должен? Вы снова и снова повторяете в своей голове: “Не входи туда” или “не открывай эту дверь”, потому что вы знаете, что плохое дерьмо находится по другую сторону этой двери.

Вот на что это было похоже. Ирония судьбы не ускользнула от меня.

— Валор?

Она поднимает голову, обнажая свое опухшее лицо. Ее ярко-зеленые глаза стали серо-стального цвета от всех выплаканных ею слез. Как может один человек быть таким красивым, независимо от его эмоционального состояния? Когда она злится, она чертовски сексуальна. Когда она счастлива, она великолепна, и даже когда ей грустно, ей удается украсть у меня весь воздух.

Моя первая мысль