Бастиано Романо - Паркер С. Хантингтон

— Мне нравится это на тебе.

Я позволила ему уклониться от ответа. Я не была готова услышать, что он скажет, но открыла рот, желая спросить его, что это было. Что происходит.

Словно прочитав мои мысли, он притянул меня ближе к себе и поцеловал в плечо.

— Не задавай вопросов. Просто спи.

ГЛАВА 28

Нет такой обязанности, которую мы так недооцениваем,

как обязанность быть счастливым. Будучи счастливыми,

мы сеем анонимные блага на весь мир.

Роберт Луис Стивенсон

БАСТИАНО РОМАНО

Дни без Винса: 6

— Сыграй мне что-нибудь.

Мы с Ари сидели на моем кухонном острове, держа в руках по пакетику сока. Я провел день в поисках Винсента. Она провела день, заботясь о Тесси и, по ее словам, отвечая на вопросы Тесси о дяде Винсе.

А в четыре утра, как по часам, я приходил домой и вместе с ней выпивал пакетик сока. Наша версия ночного коктейля. Иногда мы разговаривали. Иногда мы целовались. Иногда мы делали и то, и другое.

Я выбросил пакет с соком в мусорное ведро.

— Ты первая.

— Я не играю на пианино. — Она потянула за низ своей рубашки — моей рубашки, — и я задумался, носит ли она что-нибудь под ней.

Я бы выяснил это через минуту.

Я выбросил ее пакет с соком в мусорное ведро.

— Я знаю.

— Тогда… что?

Она позволила мне подвести ее к пианино, и когда я постучал по его крышке, она бросила на меня сомнительный взгляд, прежде чем запрыгнуть на него. Я приберег это пианино для Эверетта, но все расследования, которые я проводил в отношении Эльзы, оказались пустыми, и я так и не смог найти что-то, что могло бы задеть голову Эльзы. Даже с деньгами, которые она якобы кому-то задолжала.

Когда Винсент ушел, а все наши поиски оказались пустыми, моя надежда упала куда-то в глубину души, и этот ублюдок, вероятно, был размером с горошину. А может, и меньше, как сердце Эльзы.

Я прижал руку к коленям Арианы и раздвинул их пошире. Ее ноги раздвинулись, и ухмылка скривила мои губы от отсутствия трусиков.

Такой прекрасный отвлекающий маневр.

Больше чем отвлечение.

Я подавил этот голос. Тот, который говорил мне, что нужно рискнуть с Арианой, что она не Эльза, что я могу ей доверять.

Ты уже доверяешь ей.

— Я сыграю на клавишах пианино, — я обхватил пальцами ее икры и раздвинул ее ноги пошире, — если твои пальцы сыграют ту же мелодию на твоей киске.

— Что? — Ее нижняя губа слегка приоткрылась, забавляя меня.

Я положил ее руку на киску, потер пальцами и начал выводить крошечные кружочки на клиторе.

— Ты сегодня медлительная или это обычное дело?

Она вздохнула и закрыла глаза, ускоряя свои движения.

— Всегда придурок.

— Ты думала, что сможешь изменить меня?

В каком-то смысле так и было. Она заставила меня захотеть ее. Я не просто хотел трахнуть ее. Я хотел ее. Всю. Все, что она могла бы мне дать. Опасная территория, учитывая, что в последний раз я чувствовал себя так…

Только в этот раз все было по-другому.

Влюбленность в Эльзу была похожа на пробежку в парке; с Арианой — и я отказывался называть ее любовью — была похожа на падение лицом на горячий бетон в холодный день. Я мог бы подняться с земли, но тогда я оказался бы задницей с камешками на коже, поэтому я решил немного полежать на земле и насладиться теплом, пока не наступили последствия.

— Я бы никогда не была такой высокомерной. — Ариана сомкнула ноги, поглаживая мою руку, которую я держал между ее ног. — Ты не играешь на пианино.

Я снова раздвинул ее ноги и наклонил голову.

— Ты была высокомерной.

— О?

— Где та женщина, которая в каждое предложение вставляла свою степень Дегори?

— Я никогда этого не делала.

Мой взгляд упал на ее ноги. Они больше подходили для фотосессии Sports Illustrated, чем для посиделок за барной стойкой. У нее были сиськи, которые заставили бы плакать Кэти Перри, а ее задница напоминала фотографию после бразильской подтяжки попы.

Но я хотел трахнуть именно ее рот. Эти пухлые губы, которые извергали вызов, словно мир был чуждым понятием, словно ее жизненная миссия заключалась в том, чтобы начать Третью мировую войну. Губы, которые утешали мою сестру сладкими словами и искренними заверениями. Губы, которые были рядом со мной, молчаливые, когда мне нужен был ночной стаканчик с соком, и громкие, когда молчание грозило меня сожрать.

Я уставился на эти минетные губы и спросил:

— Ты называешь меня лжецом?

— Ну, ты сказал, что будешь играть на пианино.

Я положил ее руку обратно на киску и ударил по первому аккорду "River Flows In You" Йирумы сильнее, чем нужно. Пианино завибрировало, и я знал, что она почувствовала это в своей глубине.

— О, Боже, — прошептала она, сжимая свободной рукой крышку рояля.

— Каждый раз, когда я нажимаю на клавишу, молоточек бьет по струне под тобой. Он вибрирует, и ты это слышишь. Но если ты сидишь на пианино, ты можешь это почувствовать.

Я продолжал играть, ударяя по нотам сильнее, чем нужно, и позволяя сирене, сидящей на моем заказном "Steinway", не чувствовать вибрации. Я играл не на клавишах, а под ее поглаживания киски.

Ее влажность скользила по роялю, но мне было все равно. Я заставлю ее вылизать это позже. Она терла крошечные круги на своем клиторе и стонала мое имя, пока я не закончил песню, поднял ее на руки и отнес в нашу кровать.

Я лег на матрас и усадил ее на себя, так что она обхватила мою талию. Она стянула с себя футболку, оставшись голой, и прижалась к моей груди своей маленькой тугой киской, не заботясь о том, что я полностью одет.

Я засунул в нее два пальца, откинулся назад и скомандовал:

— Трахни мои пальцы.

Ее бедра дернулись вперед, и она, казалось, поняла, что я наблюдаю за тем, как она теребит себя о мои пальцы.

— Грязная девчонка. — Я шлепнул ее по заднице свободной рукой. — Ты всегда такая мокрая или это только для меня?

— Для тебя, — простонала она, снова унося меня от реальности.

Правда заключалась в том, что я проводил дни в поисках Винсента, а ночи — в бегстве от этого факта. Сейчас она была единственным, что помогало мне оставаться в здравом уме.

Без нее я бы раскололся.