Даниэла Стил - До конца времен
Дело было, вероятно, в наследственности. Мать Ревекки тоже любила литературу, искусство и живопись, считая, что молодые аманиты должны получать более полное образование, чем могла обеспечить общинная школа-восьмилетка, но отец – церковный староста – придерживался традиционных, а значит, крайне консервативных взглядов и на образование, и на роль женщины в семье.
В этом отношении Генрик Петерсен очень походил на своего покойного тестя. И даже с возрастом – а лет ему было уже немало – он ничуть не смягчился. Напротив, с каждым годом Генрик становился все более суровым и бескомпромиссным сторонником традиционного уклада. Особенно быстро этот процесс пошел после страшной гибели Ревекки от рук спятившего преступника. Как и прочие члены аманитской общины, Генрик официально заявил, что прощает убийцу, застрелившего его жену и еще пятерых маленьких девочек в Уэст-Никельской школе семь лет назад, однако даже этот христианский поступок не принес его душе ни мира, ни покоя.
Когда погибла ее мать, самой Лиллибет шел восемнадцатый год, и она хорошо помнила эту трагическую историю. Обезумевший от наркотиков вооруженный маньяк ворвался в школу и взял в заложники учениц одного из младших классов. Когда прибывшая с большим опозданием полиция попыталась взять школьное здание штурмом, преступник расстрелял заложниц (пятерых он ранил, пятеро погибли, остальные не пострадали, по крайней мере – физически), а затем покончил с собой. Погибла и Ревекка, пытавшаяся заслонить девочек своим телом. Мать Лиллибет не была учительницей, но часто помогала преподавателям небольшой восьмилетки в Уэст-Никеле работать с учениками выпускного класса. В тот страшный день она оказалась в школе…
Через десять дней после инцидента старое школьное здание разобрали по бревнышку, а полгода спустя построили новое – на другом месте. Школа получила название «Новая надежда», и она действительно была совершенно новой, даже своей архитектурой не напоминая старую, где произошла ужасная трагедия. Строить «Новую надежду» помогали и местные жители, не принадлежавшие к аманитской церкви. Бессмысленное убийство ни в чем не повинных детей потрясло многих, к тому же местное население считало аманитов людьми глубоко порядочными и добрыми, никому зла не делающими. За всю историю конгрегации это был первый и единственный акт агрессии, направленный против аманитского сообщества.
Лиллибет и ее родня принадлежали к общине старого обряда [25]и жили в поселке Барт района Никель-Майнз, округ Ланкастер, Пенсильвания, то есть фактически на том же самом месте, где их предки триста лет назад основали свое первое поселение. И, как и три века назад, современные аманиты не пользовались электричеством, Интернетом, телефоном, радио и прочими благами цивилизации. Единственным средством передвижения им служила конная повозка, а землю они обрабатывали теми же инструментами и орудиями, какие были в ходу у их далеких предков. Лишь после стрельбы в Уэст-Никеле в общине появился телефон, точнее – две телефонные будки, которые стояли на въезде и выезде из поселка и предназначались исключительно для вызова полиции и пожарных.
Одежда односельчан Лиллибет также не претерпела никаких изменений с тех пор, как община обосновалась на этом месте. Никаких «молний» и «липучек», и даже пуговиц, на ней не имелось. Серый рабочий фартук Лиллибет, который был на ней во время дойки, крепился к черному хлопчатобумажному платью, закрывавшему ее от лодыжек до запястий с помощью обычных медных булавок. Черный капор с завязанными под подбородком лентами был точной копией тех головных уборов, какие носили еще ее прапрабабушки. На ногах у Лиллибет были высокие ботики со шнуровкой и толстые бумазейные чулки также черного цвета.
Мужской гардероб тоже не отличался разнообразием. Одежда для работы была простой и грубой, и лишь по воскресеньям мужчины облачались в подобие сюртуков и надевали черные касторовые или фетровые шляпы с низкой тульей и широкими, опущенными полями. Летом позволялось носить шляпы из соломки. Молодые люди брились, но после женитьбы начинали отращивать бороды – без усов. Женщины никогда не стригли волос, а заплетали их в косы или убирали в пучки, которые прятали под капорами. В повседневном быту аманитов также не было заметно никаких признаков того, что на дворе – двадцать первый век. Современная цивилизация обошла их стороной, и аманиты продолжали уединенно жить на своих фермах и в поселках, как предписывала доставшаяся от предков традиция. Для чужаков их сообщества неизменно оставались закрытыми – только так аманиты могли надеяться сохранить свое наследие, уберечь его от тлетворного влияния внешнего мира.
В целом это были благочестивые, честные, преданные своим семьям и своей общине люди, предпочитавшие не пользоваться сомнительными благами, которые предоставляла гражданам государственная власть. Они не принимали благотворительной помощи от правительственных агентств, не пользовались страховкой, пенсией, выплатами по программам социального обеспечения и пособиями по безработице. Аманиты, правда, всегда старались по мере сил помогать тем, кто жил рядом с ними, а несколько молодых людей из поселка даже служили добровольцами в местной пожарной команде, однако в остальном они держались крайне обособленно и ни при каких обстоятельствах не смешивались с теми, кто не принадлежал к старому обряду. Отец Лиллибет, будучи одним из самых рьяных ревнителей традиций, считал, что у «англичан», как его единоверцы называли всех чужаков, есть свой мир, а у аманитов – свой и что они ни в коем случае не должны пересекаться. В жизни общины просто не было места для «англичан» и всего «английского», то есть греховного, сатанинского. Да, аманиты относились к посторонним с подобающим уважением и даже вели с ними дела, но всегда отстраненно, как бы издалека. Поселок и фермы членов общины оставались для «англичан» запретной территорией. Ни деловые партнеры, ни даже друзья – если кто-то из молодежи решался подружиться с «англичанином» – в дома не допускались ни при каких обстоятельствах. Вся история аманитов, а также их религиозные представления учили одному: от греховного внешнего мира следует держаться как можно дальше. Бывало, конечно, что кто-то из молодых покидал родительский дом, чтобы получить образование или выйти замуж, однако это случалось исключительно редко. Каждый, кто осмеливался на подобный поступок, подвергался строгому осуждению со стороны общины и своих родных и вернуться назад уже не мог. На человека, соприкоснувшегося с «английским» миром, ставилось несмываемое клеймо, которое превращало беднягу в изгоя, в парию. Подобная практика называлась у аманитов избеганием [26]и была серьезным наказанием, которого страшились и которое надежно удерживало молодежь в рамках «Орднунга» [27]. Молодым аманитам обоих полов надлежало выходить замуж и жениться только на единоверцах, строго следовать традициям и прививать детям уважение к сложившимся порядкам, причем большинство так и поступало. Брак с «англичанином» считался делом неслыханным и становился позором для всей семьи. Это правило было одним из наиболее жестких, исключений не делалось ни для кого, за чем пристально следил совет старост общины.
