Изабел Уолф - Вопрос любви
Статью не обтесали, а просто зверски искромсали бензопилой. Все ремарки, характеризующие меня положительно или просто уравновешивающие мой образ, были уничтожены, чтобы привести мой портрет в соответствие с придуманным заранее гротескным шаблоном. Силлито сказал — как там? — что запишет все «скрупулезно и точно», вот как он сказал. «Точно». Так он выразился, поняла я теперь, но не «дословно». И он действительно записал все точно, только порезал мои слова своим обвалочным ножом, а потом всадил мне его в спину.
«Что же касается ее новых отношений со старой любовью Люком Нортом, Квик заявила, что жена бросила его за «десять месяцев» до того, как они встретились снова…» Я не «заявляла». Я просто сказала, как было, потому что это правда. Слово «заявляет» было выбрано именно для того, чтобы выразить сомнение автора статьи в правдивости моих слов.
«Мы начали разговор о «Что бы вы думали?!». К моему удивлению, Квик почти сразу начала придираться к своим коллегам по цеху. Например, Энн Робинсон она обвинила в «низкосортности»; Джереми Паксмана именовала «властным и нетерпимым»; что же касается несчастного Роберта Робинсона, обаятельнейшего ведущего шоу «Умник Британии», Квик находит его таким «угрюмым», что не может даже спокойно слушать его шоу на популярном «Радио-4», иначе ей бы пришлось «вышвырнуть приемник из окна». Да, у Лоры Квик в этой индустрии еще и молоко на губах не обсохло, но уже становится ясно, что она не станет деликатничать со своими более именитыми коллегами».
Теперь с чувством дурноты я припомнила, каким милым пытался казаться Даррен, каким заботливым, искренним, и это вызвало у меня желание ответить тем же. Но даже мою попытку сдержать слезы он выставил за излишнюю холодность. «Беседа заходит о том дне, когда пропал ее муж, однако глаза Квик остаются сухими. Я ожидал потока слез, но увы».
Я переживала, что из-за Даррена все станут воспринимать меня жертвой, однако ему удалось сделать противоположное — он выставил меня бессердечной стервой, да к тому же еще и с сомнительными моральными устоями. Замысел статьи был очевиден.
«Когда я спросил Квик — которая признается в том, что она «тяжелый человек с запросами», — что могло бы сподвигнуть ее мужа на уход от нее, она заартачилась. В своей популярной викторине она с легкостью может ответить на любой вопрос, а в реальной жизни отказывается делать это. Ее неизменно недотепистые суждения о том, что в уходе мужа нет ее вины, не состыкуются с отчаянным отрицанием очевидного факта. Ведь ее слова не вызывают доверия. И вот наконец, после непродолжительного натиска и настойчивых расспросов, дамочка сдалась. "Да… я чувствую свою вину, — слезно призналась она. — А как же. Конечно же чувствую… Я плохо обращалась с ним… Я третировала его… Я выжила его… Я чувствую себя ужасно… я абсолютно раздавлена"».
Когда я прочитала до конца, меня колотила неописуемая ярость, во рту пересохло. Силлито все хорошенько продумал заранее. Он умышленно спланировал даже мою угрюмую физиономию на фотографии. Он сказал фотографу, что я должна выглядеть серьезной. Только вышла не солидность, которой он якобы добивался, а забитость. Он вынуждал меня делать беспечные комментарии, не включая диктофона, хотя на самом деле записывал все. Он не только использовал записи, полученные незаконным путем, но и исказил их по своему вкусу. А тот факт, что все записано с моих «собственных слов», делал это варево еще более отвратительным.
Я постучалась в дверь Синтии.
— Вот так засранец, — не переводя дух, проговорила она, прочитав статью. Она поджала губы, затем сдвинула свои очки для чтения на нос. — Теперь вы поняли, что я имела в виду?
— Да, — буркнула я. — Но зачем он так поступил? Что я ему сделала?
— Ничего. Но дело не в этом.
— Тогда в чем?
— В том, что он пойдет на все, чтобы только сделать себе имя. Это достаточно омерзительно, но его имя будет греметь и станет одиозным — все лучше, чем бессодержательность и безвестность. Раз у него не хватило таланта, чтобы добыть себе славу честным путем, он решил подойти к ней с тыла.
И вскоре я убедилась, до какой степени коварен этот тип. В понедельник глава пресс-службы «Четвертого канала» пожаловался редактору «Семафора», но я решила, что лично переговорю с Дарреном. Обычно у сотрудников воскресных газет понедельник выходной, поэтому я позвонила на следующее утро по его прямому телефону.
— Даррен Силлито. — Он был до тошнота доволен собой. Я так и видела, как он радостно подскакивает, презрительно принимая поздравления от коллег.
— Это Лора Квик. — Мгновение он молчал.
— Чем могу помочь? — дерзко спросил он.
— Я вам скажу, чем вы можете помочь, Даррен. Во-первых, объясните мне, почему ваша статья вышла на две недели раньше.
— Ну… в разделе новостей возникла проблема буквально в последнюю минуту, а поскольку мое интервью уже было написано, они использовали его, чтобы заполнить пробел.
— В самом деле?
— В самом деле, — медленно ответил он.
— Почему же вы не прислали мне цитаты по факсу?
— Ну, в сложившихся обстоятельствах у меня просто не хватило времени.
— Я вам не верю.
— Вы хотите сказать, что я лжец?
— Да. Именно. Потому что все это было продумано заранее. Поэтому вы так скоро и набили свою статью. Вы намеревались сделать из нее заметку, а не биографический обзор. И даже не собирались зачитывать мне цитаты. Теперь это очевидно.
— Можете думать что хотите — мне все равно.
— А вот мне не все равно, потому что вы написали лживое вонючее дерьмо! Мне не все равно, потому что вы беспардонно солгали и мне, и обо мне.
— Я ничего не выдумал. Все это вы говорили сами.
— Только вам известно, что говорила все это я совсем не так! В моих словах вы нашли совершенно противоположный смысл, хотя и знали, что я имела в виду другое.
— Все дело в… интерпретации. Я читал между строк.
— А мне вот приходится читать между вашей ложью. Кто, по-вашему, назовет себя «тяжелым человеком с запросами»? Да никто — и я тоже.
— Но вот теперь вы ведете себя именно так.
— Нет, я не «тяжелая» — я всего лишь выражаю праведный гнев. Я даже понятия не имею, откуда вы взяли эти слова! Я вам никогда не говорила о том, что я «тяжелый человек с запросами».
— Говорили. Теми же самыми словами.
— Когда?
— Когда мы впервые разговаривали. По телефону.
— Не говорила.
— Говорили. У меня это даже записано на диктофон.
— Что — у вас?..
— Записано на диктофон, — спокойно повторил он.
Я почувствовала себя так, будто мне нанесли удар в солнечное сплетение.
