Трое шведских горных мужчин - Лили Голд
— Открой глаза, Дэйзи, — приказывает Рив. Я игнорирую его.
— С ней все в порядке? — спрашивает кто-то у меня над головой. — Нужно кому-нибудь позвонить?
— Пока нет. Но, Коул — переведи 112 в режим ожидания.
Я стискиваю зубы
— Мне. Не. Нужна. Скорая. Помощь. Ты. Идиот.
Очевидно, что никого не волнует то, что я могу сказать о своем собственном теле. Разговор продолжается и продолжается. Руки гладят мою спину и плечи, хотя я снова и снова пытаюсь стряхнуть их.
— Боли становятся сильнее?
— Чаще.
— Но ведь нормально?
— Так было сказано в Интернете.
— Мы должны отвезти ее обратно к врачу. На всякий случай.
— Я запишу нас на прием.
Внезапно я больше не могу с этим справляться.
— Прекратите! — кричу я, открывая глаза. — Просто прекратите, я в порядке, просто прекратите гладить меня, говорить обо мне и нависать надо мной, как будто я чертов инвалид, я, блять, больше не могу это выносить! Не могли бы вы все, пожалуйста, просто оставить меня нахрен в покое?!
Мой голос эхом разносится по проходам магазина. Несколько человек оглядываются. Мои мальчики замолкают, потрясенные.
— Милая…
Илай делает шаг вперед, и я отталкиваю его, по моей коже бегут мурашки.
— Прекрати прикасаться ко мне, Боже, это сводит меня с ума. — Я замечаю вспышку боли на его лице, когда я замыкаюсь в себе, прижимая руки к животу. Я чувствую, что не могу дышать.
— Дэйзи… — начинает Ривен, зачесывая назад мои волосы.
Я отталкиваю его от себя, а затем разражаюсь слезами прямо посреди магазина.
— Оставьте ее в покое. — Аманда суетится, держа в руках коробку с салфетками. — Если бедная девочка говорит, что с ней все в порядке, вы должны ее послушать. — Она отмахивается от них и садится рядом со мной, протягивая мне салфетки. Я вытаскиваю одну, сморкаясь.
— Мне очень жаль, — бормочу я. — Я не хотела устраивать сцену.
— Не говори глупостей, — резко говорит она. — Это детский магазин. Тут всегда полно драмы. Отходящие воды, обмороки, рвота. Это еще не полный список того, что тут происходило.
Я вытираю глаза.
— Я не знаю, что со мной не так. — Большую часть времени я люблю, когда меня обнимают, гладят и заботятся. Это заставляет меня чувствовать себя в безопасности и заботе. Однако время от времени это становится утомительным. И прямо сейчас, кажется, я не могу перестать раздражаться по любому поводу. Я ненавижу злиться на парней. Мы почти не спорим, а теперь я веду себя как последняя сука, крича на них на публике.
Она усмехается.
— С тобой все в порядке. Это их дело, — она строго смотрит на мальчиков, — слушать тебя, когда ты говоришь, что тебе нужно пространство.
— Мы просто беспокоимся, — говорит Илай, переминаясь с ноги на ногу.
— Конечно, это так. Но от того что вы ее задушите, не будет никакой пользы. — Она похлопывает меня по спине. — Она взрослая. Равна с вами. Относитесь к ней как к своему партнеру, а не как к ребенку. Не принимайте решения за нее.
Малышка начинает ерзать, и я провожу рукой по животу, когда тупая спазматическая боль наконец утихает. Прерывисто дыша, я поднимаю взгляд. Ребята отступили, но все еще стоят поблизости, наблюдая за мной с беспокойством на лицах.
— Мне очень жаль, — бормочу я. — Я не хотела срывать на вас злость.
Они смотрят друг на друга, как будто не знают, что делать. Я не могу их винить. Я не знаю, что делать. Я чувствую раздражение, злость и грусть. Я просто хочу прижаться к малышке и исчезнуть.
— Дэйзи. — Коул опускается на колени передо мной, оказавшись на уровне моих глаз. Он не пытается прикоснуться ко мне. — Чего ты хочешь?
Я принюхиваюсь.
— Бургер.
— В ресторане? Или на вынос?
— На вынос.
— Хорошо. — Он протягивает мне руку, помогая подняться.
Аманда тоже встает.
— Хорошо. Я тебе напишу.
* * *
Несколько часов спустя, когда мой желудок набит едой, а мозг затуманен несколькими оргазмами, я чувствую себя гораздо менее возбужденной. Мы все четверо растянулись на огромной кровати Ривена, прижавшись друг к другу.
Что ж. Трое из нас валяются, а Коул сидит прямо, как шомпол, на краю матраса, уставившись в пространство. Мальчики снова говорят о том, кому, по их мнению, принадлежит ребенок.
— Будем надеяться, что она моя, ради ее же блага, — говорит Илай, потягиваясь. — У меня определенно лучшие гены из нас троих.
Рив фыркает.
— Да?
— Конечно. Просто посмотри на меня. — Он машет рукой перед своим лицом. — Представь ребенка с такой красивой внешностью, как эта.
Я закатываю глаза.
— Она будет вся ваша. Вы все будете отцами. Мы все будем растить ее вместе. — Я многозначительно смотрю на Коула, который ничего не говорит. Я не думаю, что он сказал хоть одно слово с тех пор, как мы вернулись домой.
— Конечно. Конечно. — Илай делает паузу. — Но она все равно будет моей.
— Да, Илай. Она все равно будет твоей.
Он усмехается, откидывая голову на подушку.
— Я так взволнован, — бормочет он. — У меня будет дочь. Я собираюсь стать папой.
Я улыбаюсь, но чувствую пустоту внутри. Чувство вины терзает меня. Мне до сих пор так стыдно за то, что я накричала на них всех ранее.
Ривен, должно быть, чувствует, что что-то происходит, потому что он перемещается позади меня, притягивая ближе к своей груди.
— Чувствуешь себя лучше? — бормочет он. Я киваю, прижимаясь к его чистому, мягкому, теплому запаху, но у меня болит в груди.
Ребята в конце концов засыпают рядом со мной, и я проваливаюсь в беспокойную дремоту в объятиях Рива.
* * *
Такое чувство, что я сплю всего несколько минут, прежде чем снова резко просыпаюсь. Крошечная ножка пинает меня по грудной клетке. Я вздыхаю. Я чертовски устала. Мы проходим через это каждую ночь. Как только я ложусь в постель, малышка превращается в боевую женщину. Я глажу ее, пока она разрывает мои внутренности на куски, и в конце концов она снова замирает. Я перекатываюсь на руку Илая, пытаясь найти более удобное положение. Он что-то бормочет, притягивая меня ближе, и я устраиваюсь,
