Татьяна Тронина - Мода на невинность
– Костя, – ласково произнесла я, заставив себя улыбаться. – Костя, иди сюда, садись рядом...
Он, наверное, опять расстроился из-за меня.
– Иди, не бойся. – Я похлопала по скамейке ладонью. – Расскажи мне, как ты живешь.
– Ку...кумляк, – произнес он, судорожно вздыхая, отчего кадык на его тощей шее заскакал вверх-вниз, – кумляк котеньке опасяся...
– Вот-вот, – вздохнула я. – И мне тоже не по себе. Зачем ты остриг свои волосы, Костя? Но ничего, скоро новые отрастут...
Он перестал плакать и осторожно сел на другой конец скамейки, согнулся в три погибели и принялся усердно крутить проволоку.
«Отдам адрес Глебу... Кажется, он не в восторге от Ника. Нет, Ник хороший человек, просто Глебу как-то неловко, потому что Ник и его мать...»
Я все думала и думала об Инессе, о Нике, и постепенно опять какая-то странная, неприятная мысль завертелась у меня в голове, отравляя ненужными сомнениями.
Виргиний дурак. Самый настоящий дурак. Скользкий тип... и притворяться он совсем не умеет. Столько сарказма было в его последних словах... наверное, он не слишком-то восхищается талантами своего друга. А что, если и вправду Ник – стриптизер и ирония его секретаря вполне уместна? Черт возьми, а зачем вообще стриптизеру секретарь? Нет, не то.
Хотя, если рассуждать логически, никакого криминала в том, что работаешь стриптизером, нет. Тем более в Америке, где все отрегулировано законами и такого глупого ажиотажа, как у нас, нет. Работа как работа. И этот интимный танец для Инессы тогда вполне объясним – человек делал то, что хорошо умеет...
Итак, допустим, Ник – стриптизер, только допустим... Ничего плохого в том нет. Он просто постеснялся сказать Инессе. Хотя она была современной женщиной, не ханжой, она бы не стала разыгрывать драму по этому поводу. Ник ужасно расстроится, когда узнает о том, что она погибла.
Я шмыгнула носом и с опаской покосилась на Костю.
Когда узнает...
Перед моим мысленным взором нарисовалась та грозовая ночь. Мы вышли на балкон, Инесса курила. Ах, если бы вернуть все обратно, если б не пускать ее...
Она выглядела как всегда – безумно прекрасной. Молнии все время сверкали, освещая ее. Даже лучше, чем всегда. Тончайшая батистовая рубашка, алые губы. Как будто накрашенные? И еще она веселилась, словно до того немного выпила. Шампанского.
Почему она так веселилась? Если бы Ник сказал ей накануне вечером, что вынужден уехать, она не веселилась бы, она была бы грустна от предстоящей разлуки. Возможен другой вариант – он сказал ей, что уезжает, но непременно вернется и они поженятся (или договорились, что она в ближайшее время приедет к нему). Тогда, понятное дело, она тоже была бы в хорошем настроении...
Но она мне ничего не сказала! А почему Инесса должна была мне все докладывать?.. Но о таком бы она сказала! Итак, предложения ей не делали, об отъезде своего возлюбленного она не знала. Что же, Ник уехал следующим утром, после грозы? Этот дурацкий бизнес... Возможно, стремительно покидая Тишинск, он еще не подозревал о гибели возлюбленной, слухи еще не успели расползтись по городу... Почему же он не послал ей хотя бы записочку, что уезжает?
Эти алые губы и запах шампанского, как будто она пригубила из бокала, а потом вышла на балкон с сигаретой... Почему мне сейчас кажется, что от нее пахло шампанским?
– Ничего не понимаю! – пробормотала я, потирая виски. – Костя, у тебя нет ощущения, что я сошла с ума?
Костя вздрогнул и свернул из проволоки фигуру, напоминающую зайца из «Плейбоя».
– Но этого не может быть! – с сомнением произнесла я.
«Ник был у нее в ту ночь!» – мысленно ахнула я, сама не веря в такое нелепое предположение. Но он был у нее – от того Инесса была столь вызывающе хороша, оттого у нее были накрашены губы, они пили шампанское! Рубашка эта батистовая, кружевная... Она всегда, всегда была хороша, моя дорогая подруга, но в ту ночь это что-то особенное!
– Ник был у нее в ту ночь, – твердо заявила я. – Любовное свидание. Они выпили шампанского и все такое... Потом он ушел, и Инесса вышла на балкон. Теперь все ясно!
– Ку-ку-ку-ку... – забубнил Костя, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Ты поешь? – спросила я, почти успокоенная. – Ну пой, пой, голубчик...
Нет, Ник никуда не уходил. Оттого Инесса торопилась вернуться, все оглядывалась назад. И потом, когда мы ползли по грязи к дому Потаповых, она продолжала оглядываться на свои окна, словно ища поддержки. У того, кто был у нее в комнате...
– Надо спросить у Аристовых, – с сомнением произнесла я. – Может быть, они помнят, что к Инессе заходил кто-то, что-то слышали... Хотя они люди щепетильные, специально прислушиваться не станут. Что ж тогда получается?
А получалось, что Ник был у Инессы в ту ночь. Она вышла на балкон, поболтала со мной – в прекрасном настроении, в эйфории от шампанского и любви, потом мы увидели Виргиния, приехал Потапов... «Это минутное дело!» – сказала она, перелезая через балкон. А что же Ник?
Возможно, он уснул – опять же от любви и от выпитого, потом проснулся, подруги своей не обнаружил, вернулся в гостиницу, преодолевая непогоду, ранним утром уехал.
– Но Ник не похож на мужчину, который засыпает во время любовного свидания, – дрожащим голосом сообщила я Косте свое открытие. – И в доме начался переполох почище всякой грозы!
Он все видел из окна Инессиной комнаты. Молнии сверкали... Видел, как Потапов наехал на нее, видел меня по колено в воде, потом начался этот жуткий переполох! Он ушел по-английски. Но почему он ушел? Струсил. Смерть – это так неприятно... к чему лишние хлопоты, к чему выдавливать из себя слова сочувствия и поддержки родным и близким погибшей, к чему носиться ночью по больницам?.. А потом уехал, якобы по срочному делу, чтобы не связываться. А Виргиний... Виргиний остался еще на несколько дней по каким-либо причинам. Тогда становится понятным сегодняшнее поведение Виргиния – он покрывал поведение своего компаньона, далеко не джентльменское. Два сапога пара.
– На-ни-на, на-ни-ню... – заунывно напевал Костя.
– Вот гад! – с чувством произнесла я, а потом спохватилась: – Не ты, Костя, а человек один...
Приехал на историческую родину, называется, к могилам предков!
И вдруг новое подозрение заставило меня встрепенуться. Я вскочила со скамейки и побежала к дому, оставив Костю в недоумении, мне надо было кое в чем срочно удостовериться. В самом деле, я могла ошибаться, могла придумать все это...
В доме царили скорбь и уныние, даже новость об отцовстве покойного Ивашова уже перестала всех шокировать.
– Ну что? – спросил меня Глеб без всякого интереса. – Ходила? Если ты еще не ходила, то я пойду...
– Вот адрес. Адрес Ника в Америке, – протянула я ему салфетку. – Напишешь, если хочешь, хотя эти новые родственники не всегда отвечают требованиям...
