Нора Робертс - Красная лилия

Гостиная, кухня... но он чувствовал, что дом пуст, понимал, что Хейли здесь нет, еще до того, как с бешено бьющимся сердцем проверил все комнаты. Выбегая из дома, Харпер выдернул из кармана телефон, нажал кнопку быстрого набора.

—Мама! Хейли пропала! Она где-то на улице. Я не могу ее найти! Она... О боже, я ее вижу! Третий этаж. Она на веранде третьего этажа.

Харпер отключил телефон и помчался к дому.

Хейли не повернулась на его зов. Она брела по веранде, как сомнамбула. Харпер поскользнулся на мокрых плитах дорожки и бросился напрямик по клумбам, топча цветы.

Задыхаясь, он взлетел на третий этаж и снова окликнул ее.

Она заколебалась, медленно обернулась. И улыбнулась.

—Смерть за жизнь.

—Нет! — Последний рывок, и Харпер схватил ее за руку, втянул в зал. — Нет, — повторил он, обнимая ее. — Почувствуй меня. Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, кто ты. Почувствуй меня.

Хейли боролась, и он сжимал ее все сильнее. Прижимал к себе, пытаясь согреть. Ее голова болталась из стороны в сторону, зубы клацали, как у дикой собаки.

—Я хочу своего сына!

—У тебя дочь. У тебя Лили. Лили спит. Хейли, будь со мной.

Он успел удержать ее обмякшее тело.

—Мне холодно. Харпер, мне холодно.

—Ничего. Все в порядке. Ты в порядке.

Он пронес Хейли через огромный бальный зал, призрачный из-за зачехленной мебели и хлещущего по окнам дождя. Едва Харпер подошел к двери, как та распахнулась, и в зал ворвался запыхавшийся Митч:

—Твоя мать пошла к Лили. Что случилось?

—Не сейчас, — Харпер с дрожащей в его руках Хейли протиснулся мимо Митчелла. — Поговорим позже. Ее нужно согреть и высушить. Остальное подождет.

19

Он закутал Хейли в одеяло и сел рядом на кровать, растирая ее волосы полотенцем.

—Я не помню, как встала. Я не помню, как вышла.

—Согрелась?

—Да.

Если не считать, что все косточки кажутся ледяными. Доберется ли тепло когда-нибудь и до них?..

—Не представляю, как долго я там была.

—Ты вернулась.

Хейли накрыла ладонью его руку. Тепло и покой необходимы ему не меньше, чем ей.

—Ты меня нашел.

Он прижался губами к ее влажным волосам.

—Я всегда тебя найду.

—Ты взял с собой монитор Лили...

«Это, — подумала она, — еще важнее».

—Ты не забыл его взять. Ты не оставил мою девочку одну.

—Хейли, — Харпер обнял ее, прижался щекой к ее щеке. — Я никогда ни тебя, ни ее не оставлю в одиночестве. — Он приложил ладонь к ее животу. — Никого из вас не оставлю. Клянусь.

—Я знаю. Она не верит в обещания, в доверие, в любовь, а я верю. Я верю в нас всем сердцем, всей душой. — Хейли повернула голову, провела губами по его губам. — Раньше не верила, но теперь верю. У меня есть все. У нее нет ничего.

—И ты можешь ее жалеть? После всего? После всего этого?!

—Я не знаю, что чувствую к ней.

Так приятно было положить голову на его крепкое плечо!

—Я, кажется, поняла ее, во всяком случае, немного. Мы обе оказались в похожей ситуации. То есть забеременели и сначала не хотели ребенка.

—У тебя все было по-другому.

—Харпер, на минутку забудь о личностях и своих чувствах. Взгляни на все это объективно, как в своей работе. Мы обе были не замужем и беременны. Не любили отца ребенка, не хотели никаких изменений в жизни, никаких осложнений. А потом вдруг осознали, что желаем этого малыша. По разным причинам, но стали безумно хотеть ребенка.

Дверь открылась, и вошла Роз с подносом.

—Я на минутку. Харпер, заставь ее это выпить. — Поставив поднос в изножье кровати, Розалинд подошла к Хейли и поцеловала ее в щеку. — Отдыхай.

Харпер на мгновение сжал руку матери.

—Спасибо, мама.

—Если что-нибудь еще понадобится, позвони.

—О ней некому было позаботиться, — тихо сказала Хейли, когда дверь за Роз закрылась. — Совершенно некому.

—А она о ком-нибудь заботилась? Кого-нибудь любила? Одержимость не любовь, — добавил он прежде, чем Хейли открыла рот, и поднялся, чтобы налить ей чай. — С ней поступили безобразно. Никто не спорит. Но знаешь что? В ее печальной истории нет героев.

—Должны быть. Герои должны быть всегда. Но ты прав, в ее истории героев нет. — Хейли взяла чашку с чаем. — Амелия не была героической фигурой. Даже трагической, как Джульетта, не была. Она была просто печальной. И озлобленной.

—Расчетливой, — добавил Харпер. — И чокнутой.

—И это тоже. Она не оценила бы тебя. Думаю, я уже достаточно хорошо ее знаю, чтобы в этом не сомневаться. Она не поняла бы твоей сердечности, твоей честности. Это тоже печально.

Харпер подошел к стеклянным дверям. Наконец-то настоящие дожди! Он захотел выйти и посмотреть, как его земля впитывает долгожданную влагу.

—Она всегда была печальной, — Харпер подавил гнев, попытался ухватиться за жалость. — Я понимал это даже в детстве, когда она мне пела. Печальной и растерянной. И все равно я чувствовал себя с ней в безопасности, как бывает, когда ты уверен, что тебя любят. По-своему она любила меня... и моих братьев. Думаю, об этом нельзя забывать.

—И сейчас любит. Я это чувствую. Просто у нее в голове все путается... Харпер, я не могу вспомнить.

Хейли опустила чашку и чуть не разревелась.

—Все было не так, как раньше. Раньше я видела, запоминала хотя бы что-то... я не знаю, как объяснить. Но в этот раз такая путаница, я не все вижу, не все помню. Почему она пришла в бальный зал? Что она там делала?

Харпер мог бы попросить ее расслабиться, не думать об этом, но как она могла не думать? Он сел на кровать рядом с ней.

—Ты ходила в каретный сарай. Наверняка. Дверь была открыта, и я видел, что ты заходила на кухню. На полу были следы.

—Туда Амелия ходила той ночью, когда умерла. Наверняка она умерла там в ту ночь. Все другие предположения не имеют смысла. Мы с тобой видели ее. Она стояла на веранде промокшая, грязная. С веревкой в руке.

—В каретном сарае могла быть веревка. Вероятно, была.

—Она хотела забрать ребенка. Зачем ей веревка? Связать няню?

—Вряд ли для этого.

—И еще у нее был тот мерзкий нож, — вспомнила Хейли. — Острый. Может, для того, чтобы остановить любого, кто попытается ей помешать? Но веревка... Зачем веревка, если не для того, чтобы связать кого-нибудь?

Хейли прочитала ответ в глазах Харпера, отставила жалобно задребезжавшую чашку.

—О боже! Убить себя? Повеситься? Это ты подумал? Но зачем? Зачем проделывать такой долгий путь? Зачем тащиться под дождем? Только для того, чтобы повеситься в их бальном зале?

—В те времена детская находилась на третьем этаже.

Легкий румянец, подкравшийся к ее щекам, снова исчез.