Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт

Возможно, кто-то сейчас сказал бы, что сама нарвалась, сама лезла. Да! Сама! И я не о чем не жалею, даже больше я знала, что так будет. Пусть не знала насколько это больно, но что я буду собирать себя по кусочкам каждый раз, когда он даст мне крупицу счастья, а потом отнимет — я знала. Но каждая из этих крупиц была бесценна. И я бы поступила точно так же снова и снова…Если бы он дал мне шанс.

Говорил, что я полна иллюзий, вижу его в ином свете. Бред и ложь! Если бы это было так, мне было бы намного легче — я бы разочаровалась.

Нет, я прекрасно знаю, кого люблю…Ни одной иллюзии. Даже надежды. Зверя. Страшного, дикого и одинокого. Жуткого в своем цинизме и хладнокровии.

Я была на похоронах Славика. Его лицо не открывали даже когда мы все подходили прощаться. Я слышала, как кричала его мать, как она рвала на себе волосы и клялась, что сама лично раздерет убийцу на куски, а я стояла рядом, с двумя желтыми розами в дрожащих пальцах, и думала о том, что одна из убийц сейчас здесь, а второй вообще уже забыл о том, что пару дней назад оставил полумертвого паренька-фотографа привязанным к дереву на мусоросвалке. Вороны выклевали ему глаза и превратили его в бесформенный кусок мяса, а крысы обглодали конечности. Я даже представлять не хотела каким образом Макс заставил птиц сделать это с живым человеком и какие муки испытывал тот, когда умирал…Славика нашли через сутки после исчезновения. Случайно. Опознать его было весьма проблематично.

И даже глядя, как гроб опускают в яму я понимала, что несмотря на то, что по спине пробегает холод, а дыхание сбивается от ужаса я все равно люблю этого убийцу. Так как знаю за что казнил Славика. Нет, это не оправдывает такой дикой жестокости…и я не оправдываю, но я просто уже к тому времени поняла, что такое Макс Воронов. Я не была удивлена. Скорее я бы удивилась, если бы Славик выжил после всего, что натворил. Я не желала ему смерти, но и осознавала, что девочкам, которые по его милости оказались в том аду, повезло намного меньше, чем мне и вряд ли он их оплакивал. Жизнь жестока. А жизнь в нашем мире — это борьба на выживание где кто-то всегда охотник, а кто-то добыча. И это неизменно. И иногда сами охотники становятся добычей того, кто сильнее.

Пока ехала в машине с Ромой в аэропорт смотрела на дорогу и осознала, что не хочу ни в какую Африку, не хочу с ним. Ничего и ни с кем. Потребовала остановиться и пока говорила ему какой он хороший, чудесный, самый лучший…окончив пресловутым и ненавистным «но»…меня рвало на куски проклятое дежа вю.

Истинное значение некоторых слов становится понятным лишь тогда, когда произносишь их сам. Вот он стоит передо мной такой жалкий с этим взглядом потенциального самоубийцы, а я вижу в нем себя, как в зеркале. Вот так и я стояла перед Максом, когда он хлестал меня словами, когда про женитьбу сказал после того как у меня губы болели от его поцелуев и мокрая футболка липла к разгоряченному телу. Ромео уехал, несколько раз отпинав колеса тачки, а я подождала пока ко мне подъедет машина с охраной, которая вела нас от порога дома Андрея и потребовала, чтоб отвезли меня в другое место.

Нет, не потому что я такая святая и не хотела изменять Максу. Как можно изменить тому, кому не принадлежишь? А потому что я сама не хотела никого другого. Зачем себя в грязь? Итак хреново. Как представила себе чужие губы на губах, чужие руки, чужое тело и тошнить начало. Потому что ни с кем ТАК не будет. Потому что начала с самого крепкого алкоголя и градус уже не понизить, а дозу не уменьшить. А Беликов даже не лайт версия. Просто чай и тот без заварки. После абсента — ничто.

Возвращаться назад — это как спускаться вниз, после того, как взял вершины. Словно сдаться обстоятельствам и признавать себя неспособным и слабым.

А я все же вернулась туда, откуда в свое время бежала без оглядки. Никакой частицы меня здесь не осталось. Ничего кроме страхов, жутких воспоминаний и ощущения замкнутого пространства. Мне даже запахло страхами, и я невольно удивилась, увидев свое отражение в окне отъезжающего автомобиля. Ведь там оказалась не девчонка в рваных джинсах, а женщина в элегантном платье. Все то же: улицы, дома, деревья, а я другая. Как на старой картине свежие мазки яркой краски. Так и я в этом городке, посреди безлюдных улиц, летающего пуха, пыли в туфлях на шпильке, с дорогой сумочкой, уложенными волосами.

Я определенно не могла быть такой именно здесь. Возле частного дома, в котором сняла себе комнату, побоявшись вернуться в квартиру, где оставила свое прошлое, детство и те самые страхи, которые даже спустя три года заставляли меня вскакивать с постели посреди ночи, тяжело дыша и прислушиваясь к шагам за дверью.

Я так и не зашла туда ни разу. За всю неделю своего пребывания здесь. Ту самую улицу обходила стороной. Словно именно там спрятались все чудовища из-под кровати, словно там все еще звучит голос пьяного отца, звенит битое стекло, тарахтят пустые бутылки и воняет грязью, пылью и маминой смертью.

Устроиться на работу в местную детскую больницу не составило труда — у них, как и везде, страшная нехватка рабочих рук, дефицит всего, что только можно. Практикантка, которая готовая отрабатывать в любую смену просто стала глотком свежего воздуха для, озверевшего от усталости и безденежья, персонала.

Как ни странно, именно здесь я почувствовала себя иначе. Когда кто-то остро в тебе нуждается и нет времени даже в окно посмотреть, становится некогда жалеть себя. Потому что твоя жалость нужна кому-то еще, а потом еще и так до бесконечности. На себя времени не остается.

В травматологии кровати в коридорах стоят, мест катастрофически нет, а летом всегда повышенный травматизм. Сломанные руки, ноги, ребра, счёсанные колени, локти. Ожоги разной степени тяжести после костров, пикников, вылазок к речке-вонючке.

Я домой приползала поспать пару часов и снова шла на смену. В зеркало взгляд брошу, волосы в хвост и вперед — убивать жалость к себе и ненависть. Зачем летать в Африку, зачем искать несчастных и обделенных где-то за морями? Когда их здесь в нашей стране на каждом углу. Великая миссия человечества отправиться к черту на рога спасать обездоленных детей Зимбабве, а как же наши? Во всех деревнях, районных центрах и детдомах? Или это не престижно? Не популярно? Не будет снято журналистами и спонсировано богатыми дяденьками, которые тоже не прочь пропиариться где-то в зарослях бамбука с парой чернокожих худых малышей на руках.

А я шла в первый день между кроватками и смотрела на эти лица и глаза полные боли и отчаяния. Палаты для детдомовцев. Отдельно от других. Как прокаженные.

Сюда спонсоры не ездят, сюда помощь редко кто в соцсетях собирает и волонтерам здесь не интересно.