Ульяна Соболева - Черные Вороны. Лабиринт

— Не знаю. Вы у Графа спросите, возможно он знает. Мне не докладывают.

Я уже выходил на улицу, на ходу пикнув сигнализацией. Полчаса значит? Успею догнать.

Снова зазвонил сотовый. Возвестил об смске. Бросил взгляд на дисплей. Вот сука!

«Сейчас приезжай! Нам надо поговорить! Срочно! Иначе нахрен все договоренности!»

Я сел в машину — вначале придушу эту суку, а потом догоню маленькую ведьму и верну обратно. Волонтером, бл***ь. С тем лохом. Быстро нашла замену, маленькая. Долго не мучилась, да? В голове как выключатель щелкнул. Темно. Сгорели предохранители. Замкнуло. Догоню и нахер оторву башку обоим.

Вот она, цена словам — прошлой ночью подо мной извивалась и стонала, а сегодня уже со своим гребаным Ромео укатила. И картинки в голове одна развратнее и тошнотворнее другой. Как они там… прямо в машине. Как этот лох ее трахает на заднем сиденье. От злости затрещали кости… А вот и оно. То самое дикое чувство, которое, я знал, появится — желание сделать ей больно, и уже физически.

Еще одна смска от Татьяны, и я швырнул сотовый на заднее сиденье. Пусть все компроматы засунет себе в задницу. Мне похрен. Но где-то там внутри все еще жил голос рассудка — нельзя пока. Нельзя. Будет компромат в руках, тогда и пошлю, а пока нельзя.

Достал сотовый и еще раз набрал мелкую. Прослушал автоответчик и прорычал:

— Найду, и повторишь еще раз о своей гребаной вечной любви. Если сможешь! И еще — клоун твой пусть молиться начинает!

24 глава

Иногда люди не знаю почему поступили так или иначе. Им кажется, что будет лучше. А я прекрасно знала зачем это сделала, а еще знала, что лучше мне не будет. Поняла, когда выехала за город. Когда позади ничего не осталось. Я даже ЕГО с собой увожу.

Нет, я не убегала от Макса. Зачем? Я ему итак не нужна. Слишком напоминало бы знакомую цитату:

«Она сменила адрес, номер мобильного, внешность, что бы он ее не нашел, а он…он и не думал искать». С трудом могла себе представить Максима, который разыскивает меня или преследует, после того как показал насколько незначительный эпизод в его жизни встреча со мной и наша ночь. Таких, как я, тьма вокруг него. Разного калибра, цвета и возраста. И все они только и мечтают стать чем-то большим, чем эпизод. Девочки копи-пейсты с преданными глазами, готовые ради одного его взгляда с моста или в петлю. И да — я такая же. И да — готова. Вот что самое страшное — понимание на что я способна, лишь бы недолго присутствовать в его жизни, мелькнуть в ней и сгореть, как комета. Пусть даже потом от меня и следов не останется и их затопчут все те, кто придут туда после. А он даже этого не позволил. Сжег меня сам.

Там… на даче Ахмеда у меня дух захватывало от мысли на что Макс пошел ради меня. И только сейчас я начала понимать почему. Не ради меня. Нет. Ради Андрея. Ради нашей семьи, а может быть и ради того, чтобы не прогнуться под Ахмеда. Такие, как Макс, сломают кого угодно, но не сломаются сами.

Я убегала от себя. И мне стало смешно, когда в груди засаднило при взгляде на ускользающие вдаль километры — никуда не убегу. Ведь я взяла себя с собой. На этой самой дороге поняла насколько изменилась. Он меня изменил. Я больше никогда не стану прежней. Я узнала, что такое боль. А она меняет до неузнаваемости, выворачивает мышление на сто восемьдесят градусов и вот именно в этот момент ты начинаешь по-настоящему понимать, что ты такое.

Боль вытряхивает наружу даже те черты, о которых никогда не подозревал. Все трещины и царапины, каждое слабое место.

Я многое пережила в своей жизни. Никогда не была ребенком, знающим тепло и ласку. Я всегда воспринимала чужое равнодушие, как обычное и правильное явление, наверное, потому что сама никого и никогда не любила. Умные психологи пишут книги о том, как дети привязываются к своим сволочам родителям вопреки всем человеческим законам — я не попадала под эту категорию, и мой собственный отец был последней мразью на могилу которого я даже не плюну. Это он свел мою мать в могилу. Это он разлучил нас всех. Да и отцом он не был. Биология. Не более того. Андрей мне стал больше отцом за три года, чем тот за всю жизнь.

А моей матери слишком рано не стало, чтобы я могла любить ее саму, а не воспоминания о ней. Любит тот, кто видел любовь сам. Я ее не видела. Разве что в самом извращённом понимании этого слова и потому оно не имело для меня никакой ценности.

Все изменилось, когда Макс появился в моей жизни. Наверное, все то нерастраченное во мне и неопознанное я отдала ему. Выплеснула, швырнула к его ногам. Все оттенки этого сумасшедшего чувства. Каждую ее грань. Буквально каждую. Начиная с привязанности ребенка к тому, кто о нем заботится, и заканчивая бешеным сексуальным влечением. Одно цеплялось за другое. Как будущий врач я изучала себя. И всегда понимала свой диагноз — я больна им. Не в том красивом понимании к которому все привыкли. Не в пафосном и не в романтичном, а в самом что ни на есть прямом смысле слова, вместе с ужасными симптомами и последствиями. И не станет мне лучше, только будет прогрессировать. Если за три года полного «ничего» я не изменилась, то сейчас наше «мимолетное» уже не даст забыть никогда. Громкие слова — согласна. Люди часто ими швыряются «навсегда, навечно, никогда».

Но только не девочка, у которой этого «навсегда» не было в жизни, даже уверенности не было, что завтра она будет дышать. Поэтому я не забуду того, кто заставил меня почувствовать, что значит любить, что значит больно, что значит голод, что значит хочу и что значит «никогда».

Я понимаю теперь почему животные, знающие о своей смертельной болезни, уходят от своих хозяев чтобы умирать в одиночестве. Я не хотела, чтобы мои близкие видели насколько мне плохо… я ушла агонизировать сама. Самое ужасное это видеть сочувствующие взгляды, пусть даже искренние и понимающие, но это ужасно. Становится больно потому что причиняешь боль всем остальным. А у меня нет сил улыбаться и делать вид, что я беззаботный подросток, наслаждающийся жизнью. Нет сил притворяться. Да, я слабая.

Очень-очень слабая и жалкая. Я не выдержу видеть его с кем-то еще, с этой женой, с другими женщинами. Видеть, как они смотрят на него плотоядно, угадывать с кем из них он спал, а с кем переспит в ближайшее время. Не могу видеть его, ведущего беседы со мной, словно ничего не было. Я так не умею. И я точно знаю, что никогда не научусь этому лицемерию.

Если мне плохо, то мне плохо. Я сдохну от ревности и отчаяния. Лучше дохнуть вдали от всего этого, чтобы больше никто не видел этой агонии.

Как предсказуемо всё начиналось и закончилось. Словно я один из цветков, который сорвали и выбросили. Ни первый и далеко не последний. Нет цветов, которые стоят в вазе вечно. Один дольше, другой скоротечен. Ничего трагичного, ничего особенного. Банальный исход первой любви и первого секса. Я переживу.