Джоанна Троллоп - Любовь без границ
— Джосс! Джосс! — истошно вопили близнецы.
Обласкав их, она уселась на стул напротив Сэнди.
— А вы, значит, няня?
— Я Сэнди, была и буду, — нелюбезно ответила та. — Выпьешь кофе? За счет миссис Хантер.
— Предпочитаю молочный коктейль с бананом.
— И нам! И нам! — визгливо закричали Джордж и Эдвард.
— Заткнитесь, вы оба! — прикрикнула Сэнди, тяжело поднимаясь со стула. — Всю голову раздолбали. Просите у своей мамаши.
Джосс подождала, пока она удалится к прилавку, потом повернулась к близнецам:
— Хотите знать секрет?
Дружно кивнув, они придвинулись поближе. Лица и руки у обоих были перепачканы.
— Я знаю, где сейчас ваш папа.
— Где?! — испуганным шепотом спросил Джордж, явно ожидая чего-то ужасного.
— У меня, — заговорщицким тоном сказала Джосс. — Приехал погостить.
— К тебе домой? — уточнил Эдвард.
— Да, ненадолго.
— Прямо туда, где ты живешь? В дом со ступеньками?
— В тот самый.
Они принялись хихикать и толкаться, стреляя глазами в сторону Сэнди, как игривые бельчата.
— А спит он с тобой?
— Не волнуйтесь, ему выделана отдельная кровать, — серьезно ответила Джосс.
— А это точно наш папа?
— Он, и никто другой.
Подошла Сэнди. В руке у нее был высокий стакан с шапкой пены, из него торчали три соломинки.
— Черт с ними, пусть тоже пошлепают губами.
Эдвард сразу же влез на стул с ногами, чтобы удобнее было тянуться к стакану.
— Наш папа у нее, — сообщил он.
— А то я не знаю! — хмыкнула Сэнди.
— Ну и почему было им не сказать? — возмутилась Джосс.
— Меня это не касается.
— А когда папочка вернется?
Джосс глубоко втянула в себя вспененную жидкость. На вкус коктейль был именно такой, какой нужно: вкусный, густой, насквозь синтетический.
— Когда, не знаю, но вернется точно.
— Эй, не слишком ли ты много болтаешь, девочка? — предостерегающе произнесла Сэнди. — Ни к чему внушать им несбыточные надежды.
— Джосс взрослая, — возразил Эдвард.
— Да, мне уже пятнадцать. — Она улыбнулась ему.
— Пятнадцать! — Сэнди громко фыркнула. — Тоже мне, взрослая!
— А можно нам к папочке?
— Скоро будет можно, — пообещала она, внезапно преисполняясь осторожности (это ведь были всего лишь дети, несмышленыши). — Я ему передам, что вас видела и что мы вместе пили молочный коктейль.
Джордж перестал издавать булькающие звуки, выпустил изо рта соломинку и ухватил Джосс за рукав.
— Я с тобой!
— Я тоже! — тут же поддержал Эдвард.
— Ну вот, — с неудовольствием воскликнула Сэнди, — видишь, что ты натворила? Нет, пострелята, с ней вы не пойдете. Вы пойдете домой, к маме.
Джосс обняла близнецов, которые уже заливались слезами. Слезы, крупные и чистые, катились по испятнанным и липким щекам.
— Я вижу, что натворила, и, будьте уверены, этим дело не кончится! — прошипела Джосс в сторону Сэнди.
В этот вечер Марк Хатауэй вынужден был проверить стопку вялых эссе на тему поэзии Сильвии Платт. Сам он был от Сильвии без ума, лекции о ней читал с блеском, и если не находил в группе отклика (что как раз и случилось в этом семестре), то заново задавался вопросом, какой смысл тратить время, силы и преподавательское рвение на третьесортные умы не самого престижного оксфордского колледжа. Ведь в самом деле он заслуживает большего! Зная, что проверка испортит настроение, Марк собирался прерваться на середине стопки, взбодрить себя стаканом вина, а потом уже браться за остальное. Закончить надо было к половине одиннадцатого, потому что на одиннадцать Кейт пригласила его к себе на Суон-стрит.
Когда Джосс исчезла со сцены, их отношения пошли в гору. Разумеется, не сразу. Несколько дней после ее ухода к Кейт вообще невозможно было подступиться, но в отсутствие опасной соперницы ожидание перестало так мучить, и Марк без труда проникся терпеливым, чутким пониманием. Прошло пять дней. Кейт понемногу оттаивала. На шестой она без предупреждения явилась на Вест-стрит, и хотя обошлось без чистосердечного раскаяния (которое, по мнению Марка, пришлось бы кстати), была нежна и податлива, как подобает любящей женщине. На следующий вечер он, по обыкновению, поджидал ее у черного хода. Они вместе отправились на Суон-стрит, где прямо в передней наткнулись на мистера Уинтропа.
— Куда это вы направляетесь? — нелюбезно осведомился тот.
Марк собрался ответить, но Кейт его опередила:
— Ко мне в комнату, которая, пока я исправно вношу плату, остается моей личной территорией.
Она и в постели была непривычно бойкой, и если подумать, то была лучшая ночь за все время их знакомства. Кейт даже не заикнулась про Джосс. Это заставило Марка поверить, что их отношения входят в новую фазу — фазу, на которой он будет значить для Кейт так же много, как она почти с самого начата значила для него. Наконец удовлетворенный личной жизнью, он готов был примириться даже с тем, что семя разумного, доброго, вечного (в данном случае поэзия Сильвии Платт) снова упало на бесплодную почву.
Под девятым эссе Марк написал: «Полагаю, вы намеренно восприняли прочитанное в гротескном виде?» — решив, что это будет достаточно элегантной критикой.
Увенчав этой тетрадью стопку уже проверенных работ и отложив ручку, он надавил на спинку кресла, чтобы как следует потянуться.
В этот момент в дверь постучали. Стук был тихий и робкий, незнакомый.
— Входите! — крикнул Марк, не торопясь выйти из удобной позы.
Вошла Кейт, заставив его вскочить под щелчок выпрямившейся спинки.
— Почему ты здесь?!
Это вырвалось ненамеренно. Кейт смутилась.
— Извини, мне не следовало вот так сваливаться тебе на голову…
— Вот еще новости! Я ужасно рад твоему приходу.
Он обнял ее, поцеловал, помог снять куртку, потом взял за руку и, все еще не в силах поверить, повлек к дивану.
— Меня выбрасывают на улицу, — со вздохом объяснила Кейт, усевшись.
— Что?!
— Старый Уинтроп. Сегодня опять торчал у двери. Сказал, что я веду себя как уличная девка, что от меня слишком много шуму и что сорок пять фунтов за такую комнату — это курам на смех.
— Вот негодяй!
— Требует, чтобы я убралась не позже пятницы. — Кейт прикусила губу. — Господи, до сих пор лицо горит!
— Бедная ты моя! — Марк ласково сжал ей руки. — Мне очень жаль.
— Правда? — Она вгляделась ему в лицо сквозь пелену слез. — Что-то непохоже.
— Ну, видишь ли…
Она попробовала отнять руки, но Марк держал их крепко. Наконец он начал смеяться.
— Что смешного? — рассердилась она. — Мерзкий старик осыпает меня оскорблениями, мне негде преклонить голову, а ты смеешься!
