За пределами разрыва - Таниша Хедли
— Я говорила о ней, Меган. Не о тебе. Я никогда не смогу сказать такое о тебе, потому что ты, безусловно, самая невезучая из всех, что со мной случалось.
На лице отражается ярость, и она бросается на меня, колотя кулаками в грудь. Я блокирую столько, сколько могу, пока не подбегает полиция и не сдерживает ее, но она наносит мне хороший удар по лицу, и моя губа разбивается от удара.
Она рычит на меня, пока полицейские удерживают ее руки, пытаясь застегнуть наручники, а она борется с ними, как дикий зверь.
— Я ненавижу тебя, — кричит она, — ненавижу тебя и твою тупую гребаную подружку. Как только они отпустят меня, обещаю, я расскажу всему миру, как они ее называют. Я буду разоблачать ее до тех пор, пока ей не станет некуда бежать.
— Можешь попробовать, — раздается голос Габриэля у меня за спиной, — но могу пообещать, что в ближайшее время ты не выйдешь.
Ее глаза становятся круглыми, когда она наблюдает за его приближением с боссом рядом.
— Стефани, — задыхается она, — я могу все объяснить.
Стефани поднимает руку, обращенную ладонью к Меган, и мгновенно заставляет замолчать.
— Вы уволены, немедленно, и я могу заверить вас, что ни одна газета не возьмет вас на работу, если я имею к ней отношение.
Она разворачивается и уходит, оставляя рыдающую Меган в руках полицейских, которые сопровождают ее к своему автомобилю.
Мы с Габриэлем смотрим, как они уезжают с ней, все еще кричащей и плачущей на заднем сиденье, пока тушь стекает по ее ее лицу.
— Это была одержимая девушка, — говорит Габриэль, поворачиваясь ко мне лицом и глядя на мою кровоточащую губу.
Я вытираю кровь рукавом, прежде чем улыбнуться ему, а затем морщусь от боли. Мой телефон вибрирует в кармане, и я дважды нажимаю на наушники, чтобы ответить на звонок.
— Алло?
— Это Колтон. Элиана ушла с массивным фиолетовым чемоданом. Я пытался ее остановить, но подъехало черное такси, и она выбежала из дома, пока я смотрел в окно.
Я набираю ее номер уже в восьмой раз с тех пор, как Колтон позвонил мне, но она не отвечает, и это заставляет мое беспокойство взлететь до нового предела.
— Думаешь, она улетела? — спрашиваю я, пока Габриэль пробирается через пробки по дороге в аэропорт.
Костяшки его пальцев побелели, когда он сжимает руль.
— Нет. Продолжай ей звонить.
Снова набираю ее номер, но на этот раз он сразу попадает на голосовую почту.
Она выключила телефон?
Я уверен, что в любую секунду мне станет плохо, но когда я вижу черное такси, остановившееся в нескольких машинах впереди, сердце замирает у меня в груди. Наблюдаю, как девушка с каштановыми волосами сгорбилась на обочине машины, ее тошнит.
— Это она, — говорю я, с трудом набирая воздух в легкие, — это Элиана. Остановись.
Отстегиваю ремень безопасности и выпрыгиваю со стороны пассажира, прежде чем машина полностью останавливается.
Я чувствую жжение в ноге, бегу к ней, как раз когда ее снова рвет, и часть рвоты попадает на мой ботинок, но мне все равно. Притягиваю ее к себе и обнимаю дрожащее тело.
— Мне нехорошо, — бормочет она.
— Ш-ш-ш, все хорошо, мое солнышко, — говорю я, поглаживая ее по спине.
Я наблюдаю, как таксист достает из багажника ее чемодан и сумку, протягивая их Габриэлю, а тот принимает от него стодолларовую купюру. Запрыгивает обратно в такси и уезжает, оставляя нас наедине с ней.
— Как она? — спрашивает Габриэль, держась на безопасном расстоянии и разглядывает блевотину на земле и моих ботинках.
— Сильное похмелье, — бормочет она, отстраняясь от меня, — и меня укачало в машине.
Она проводит руками по своим каштановым волосам, путаясь в идеально уложенных назад прядях.
— Я буду в машине.
Габриэль берет ее сумки и кладет их в свой Мерседес, после чего возвращается к водительскому сидению, и двигатель машины с грохотом заводится.
Она смотрит на меня своими грустными зелеными глазами, ее губы слегка подрагивают.
— Ты действительно собиралась бросить меня вот так просто? Без прощания и объяснений?
Я не могу сдержать дрожь в голосе.
Когда я увидел билет на столе, надеялся, что она не пойдет на это, или, по крайней мере, что поговорит со мной об этом прежде, чем сделает это, может быть, даже попросит меня пойти с ней.
Но она попыталась уйти, ни с кем не попрощавшись, как будто я не имел для нее значения, как будто она не сказала мне, что любит меня.
— Гриффин, — шепчет она, по щеке катится слеза. — Все очень сложно. Есть вещи, о которых я тебе не рассказывала.
— Так расскажи мне.
Горький смех вырывается из ее уст.
— Это не так просто…
— Но это так, Элиана. Ты можешь рассказать мне все, что угодно, и это не изменит моего отношения к тебе. Хочешь сбежать? Хорошо, но я пойду с тобой. Ты не можешь убегать от меня, как будто то, что у нас есть, ничего для тебя не значит.
Я чувствую, что могу полностью потерять ее, если буду продолжать настаивать, но мне нужно, чтобы она знала: что бы она мне ни сказала, это не изменит моих чувств к ней. Я в этом, хорошо это или плохо, но я не оставлю ее.
— Ты значишь для меня все, — всхлипывает она.
— Тогда скажи мне.
Она качает головой из стороны в сторону, делая шаг назад, чтобы оставить между нами некоторое расстояние.
— Ты скажешь мне уйти, как только я это сделаю. Ты поймешь, что из-за меня твоя нога становится все хуже, и возненавидишь меня за это. Я не могу смотреть, как это происходит, Гриффин.
Мне физически плохо от того, что она так говорит о себе, как будто она верит в то, что о ней написали в той статье.
Мышцы желудка спазмируют, а желчь поднимается к горлу. Я хочу выследить Алекса Янга и всех остальных в ее родном городе, кто хоть как-то причастен к тому, что она так себя чувствует.
— Ничто из того, что ты говоришь, не может заставить меня ненавидеть тебя, солнышко, — я делаю шаг к ней и провожу пальцами по ее щеке, стирая слезы, — потому что я люблю тебя.
Слова повисают в воздухе, вероятно, шокируя меня больше, чем ее.
Наблюдаю за тем, как в глазах мелькает неуверенность. Я не виню ее за то, что она сомневается в моих чувствах, учитывая, что несколько недель назад я пытался избавиться от нее.
Глаза расширяются.
— Ты любишь меня?
