Сердце Гудвина - Ида Мартин
Тогда-то я, схватив ноутбук, хорошенько размахнулась и огрела им учителя по затылку. Звук получился звонкий, математик потерял равновесие и завалился на бок, однако полностью не отключился и попытался схватить меня за ногу.
Я летела до входной двери, не помня себя от ужаса. Главное – отпереть дверь. К счастью, замок оказался простой, и, выскочив на лестничную площадку, я, рискуя переломать ноги, понеслась вниз со скоростью света. Летний солнечный день встретил меня прежним жизнерадостным спокойствием.
«Да ладно?», «Серьезно?», «Какой ужас!», «Ну все-все, не плачь», «Поверить не могу!», «Как же это возможно?», «Алисонька, родная, уже все позади», «Просто жесть!» – Ксюша слушала меня, ахая, причитая и утешая одновременно.
Мы сидели на краю высокой бетонной клумбы возле «Сто пятьсот», и подруга, обхватив меня за плечи, то целовала, то вытирала слезы, то гладила по голове. Мой рассказ, скомканный и сумбурный, прерывался приступами рыданий и гневного негодования.
– Идем в полицию! – решительно сказала Ксюша, когда я закончила. – Или лучше позвонить сто двенадцать. Так даже быстрее будет, а то вдруг он сбежит.
– Не сбежит! – Я высморкалась в бумажный платок. – Да и что полиция сделает? У меня ни единой царапины. Как я докажу, что он собирался меня убить? Скажу, что мне так показалось?
– Все равно! Это нападение! Он тебя ударил.
– Если бы это случилось в школе, то да, а я сама к нему пришла.
– Но он украл твой телефон и заманил к себе!
– Лужников и остальные подтвердят, что он его просто подобрал. Ну, Ксюш, ты же понимаешь, что ему даже хулиганство не предъявят.
– Хорошо. Ты права, нужно сказать родителям.
– А вдруг он покажет те видео?
– И что?
– Ты не понимаешь, они нас так там обсуждают, как будто мы последние шлюхи. Это выглядит ужасно, поверь. Я уверена, что у него и видео Матвея есть с тобой. Думаешь, для чего Оболенцев его записывал?
– Вот твари! Уроды! Это так подло и мерзко.
– Самое ужасное, что они считают себя правыми. А мы – подлые и мерзкие.
– Я не знаю, чего во мне больше – злости, обиды или тупой попытки оправдать Матвея дурным влиянием Аксенова. У тебя тоже есть такое?
Я не стала вдаваться в подробности, как Ершов отказался «бросать» меня, чтобы лишний раз не задеть ее самолюбие, но на самом деле пока еще совершенно не понимала, что чувствую, кроме возмущения и страха. На первом видео Ершов вел себя отвратительно и говорил гадости, как и другие, а то, что он послал Тима и остальных, было исключительно проявлением эгоизма и чувства собственного превосходства, так крепко сидящее в каждом из них и на котором так хорошо играл Иван Сергеевич.
– Сейчас я готова пристрелить каждого из них. Без суда и следствия.
– И я! – согласилась Ксюша. – Но ничего, мы им отомстим. Я придумаю такой социальный проект, что они всю оставшуюся жизнь у нас прощения просить будут.
– Девчонки, вы куда пропали? – Из кафе вышла сияющая Носова. Она была уверена, что написала математику на сто баллов. – Пойдемте к нам. Потом поболтаете.
Она подошла к нам с радостной улыбкой, а заметив мое заплаканное лицо, тут же обеспокоенно закудахтала:
– Ой, Алиса, что случилось? Тебя кто-то обидел? Или ты это из-за экзамена?
– Обидел, – ответила за меня Ксюша, – твой замечательный и расчудесный Аксенов и его сектантская банда.
– Какая еще банда? – Носова захлопала ресницами. – Что сделал Иван Сергеевич?
Я пихнула локтем Ксюшу в бок.
– А может, ты с ними заодно? – прищурилась подруга, с подозрением глядя на Жанну.
– В чем заодно? Я вас не понимаю.
– Ладно, не важно, – отмахнулась я. – Ты иди, мы сейчас договорим и придем.
– Нет, стой! – Ксюша поймала Носову за подол юбки. – Скажи, ты по-прежнему считаешь, что некоторые понимают только ответное противодействие?
– Конечно.
– И ты все так же хочешь наказать того, кто побил Рому?
– Вы выяснили, кто это сделал? – Ее глаза загорелись.
– Так! – Ксюша встала и усадила ее на свое место рядом со мной. – У меня есть план. Я его еще не до конца продумала, но сейчас вместе решим. Ты хотела знать, что случилось? Тогда слушай!
Глава 42
Как и у любого человека, у меня есть недостатки. Я несерьезная, безответственная и немного избалованная. Мне не нравятся сложности и трудные задачки, я ненавижу соревноваться, бороться и кому-то что-то доказывать. Я, как бы сказал Иван Сергеевич, не сильнейшая, а значит, и место под солнцем для меня, вероятно, не предусмотрено. Я не лучшая, не совершенная и не блестящая, я недостаточно умная, чтобы сдавать профильную математику, и хожу с распущенными волосами, хотя это ужасно неудобно.
Я много чего не умею, страдаю повышенной тревожностью и принимаю ее за сверхъестественные способности. Я смеюсь над глупыми шутками и больше всего нравлюсь себе в красном платье. Я пьянею от одного глотка шампанского и, влюбившись, могу отправиться посреди ночи в соседний район.
Но зато я умею дружить. И любить. И ни за что не пошла бы на подлость из корыстных целей или ради самоутверждения. Я никому не желала зла и боли, как бы тошно ни было на душе. Да, так было раньше, потому что после всего, что произошло и вскрылось, мое понимание добра и зла перевернулось.
Тим был прав. То, что я увидела, потрясло меня намного сильнее, чем если бы Ершов разыграл сцену, подобную той, которую записал Матвей, унижая Ксюшу.
Вот только почему Рощин не показал мне эту запись сам? Или не прислал анонимно, как у них это принято, а отнес математику? Каким образом Мартов мог сделаться Гудвином, если не участвовал в их общей договоренности? И о каких ролях говорил Тим?
Вопросов оставалось много, слезы закончились, и жалость к себе на этот раз не помогла. Ксюша предлагала переночевать у меня, но я не захотела. Всю ночь, лежа под открытым окном, я прокручивала то сцены из ролика, то нападение Ивана Сергеевича, то горячие встречи с Ершовым, то слезы Мартова в детском домике, то ярость Тима в лифте. Кирилл снова написал, что «нужно поговорить», но, даже если он надумал в чем-то признаться, теперь это уже не имело значения.
Может, я и в самом деле такая, как они обо мне говорили и думали? Может, я действительно заслужила унижение, оскорбление, публичную порку и сожжение на костре? Может, я и правда была холодной, бесчувственной, развратной стервой, которую, кроме собственных развлечений и выгоды, ничего не интересовало? Но это же не так! Просто я не собиралась никого любить так, как этого хотели они, как ждали Мартов или Кеша, набивая себе татуировку. Я не знала, как нужно «правильно» любить и что нужно испытывать. В кино и книгах описывали большое и умопомрачительное чувство, ради которого можно отправиться хоть на край света, но ничего подобного со мной не происходило.
Тим просил запомнить его слова, сказанные в лифте, и я их запомнила: «Я стал относиться к тебе, как к человеку». А раньше я не была для него человеком, как и для остальных.
В половине пятого утра я написала Ксюше сообщение, что передумала и готова присоединиться к ним с Носовой. Жанна согласилась поддержать ее во всем, кроме того, что касалось Ивана Сергеевича. Она не сказала прямо, что не верит мне, но для Носовой Аксенов был по-прежнему «однолюб и честный человек», поэтому рассказ о том, как он удерживал меня в своей квартире, она списала на потрясение, которое я испытала, увидев запись с разговором парней, и даже попыталась внушить, что я все не так поняла. Во избежание нашего с ней конфликта Ксюша предложила разобраться с математиком позже.
Как только я услышала, что она хочет сделать, то сразу отказалась. Может, Носова и одобряла подобные методы возмездия, я считала неправильным решать проблемы силой. Однако, пока лежала, размышляя о том, что случилось, и о своей роли в произошедшем, пока
