Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки - Ирина Муравская
– Чего побледнела, блондинка? ― саркастично замечает Яна, заметно повеселевшая после того, как ненадолго отходила. Приняла антизверина? ― Боишься, что твоему "парню" подпортят его величественный фейс?
У меня даже достойного ответа не находится. В горле встаёт горький ком, мешающий дышать.
– Неужели ты не переживаешь? ― только и могу из себя выдавить.
– А чё переживать? Облажается ― его косяк. Значит, не подготовился. А он не подготовился. Это, знаешь ли, сложно сделать, если тратишь время на тисканья.
Просто потрясающе циничное умозаключение. Достойное "настоящих друзей", не иначе. Очень надеюсь, что это лишь попытка подначить меня и на самом деле она думает совсем иначе.
– Брось, Яныч, ― примирительно похлопывает ту по плечу Костя, подзависнувший с нами. ― Будто Сорока и раньше сильно заморачивался.
– Но подходил ответственней.
– Чем? Тем что сигу за сигой на нервяке тянул? А так-то всё поприятнее помять женское тельце, нежели лобызаться с никотиновой палкой, ― подмигивают мне. ― Не обращай внимания, ― тихо добавляет он, склонившись надо мной. ― Она просто бесится, что ты перетянула всё мужское внимание на себя.
– Всё ― это чьё? Витино и твоё?
– Ага. А ещё его, его и его, ― кивают в толпу, где оказывается и правда нет-нет, да в мою сторону систематично поглядывают. ― У нас нечасто такие красотки в гости захаживают, так что уж не обессудь.
Отлично. Мне, наверняка, стало бы противно, если бы в данный момент меня не накрывал мандраж от происходящего на ринге. С замершим сердцем смотрю, как Сорокин встаёт в стойку, ожидая сигнала: выставляет левую ногу чуть вперёд, распределяя вес тела и, прижав локти к корпусу, закрывает руками лицо.
Каждая его мышца вздулась и напряжена до предела. Лицо непривычно ожесточенно, а глаза, сощурившись, внимательно следят за оппонентом. Который вызывает настоящий мороз по коже, хотя внешне не выглядит прям уж грозным. Бородатый, плечистый, имеющий явные восточные корни ― внешне умеренно массивный, которому Витя не сильно уступает, однако что-то всё равно заставляет внутри всё сжиматься.
И это что-то ― поразительная для таких габаритов прыть. Молниеносная, подобно жалящей змее в стадии атаки. Глаз практически не успевает уследить за его стремительными передвижениями и штопорными выпадами. Едва бой объявляется открытым, всё происходящее на матах превращается в сплошное мельтешащее пятно.
В первую же минуту Сорокин получает от "Острого Когтя" ногой по уху. Бьют его, а отдает ультразвуковым писком у меня. Витя же и вида не подаёт. С досадой трясёт головой, словно отгоняя звёздочки, и идёт в наступление. Кружит в нелепом танце, не даваясь снова подставиться, наносит отвлекающий удар, вынуждая открыться, и следом добавляет ещё один: всем корпусом с разворота.
Противник не остаётся в долгу…
Чувствую, как лёгкие сдавливает в тиски, а на лбу выступает липкая испарина.
Удар. Защита. Нападение. Атака. Попытка уронить противника превращает происходящее в сумбур без логики и жалости. Всё смешалось в такую кучу-малу тесно сплетённых тел, что пропускаю первую кровь на разбитом лице Вити, от вида которой спазм сжимает горло.
– Девушка не хочет выйти на свежий воздух?
– Эй, братиш. Свободен.
– Но у неё такой нездоровый вид. Ей бы кислорода глотнуть. Или чего-нибудь горячительного.
– Чувак, не вкурил? Проваливай, пока охрану не позвал.
– Понял, понял.
Сквозь заложенные уши слышу приглушённый разговор Кости с кем-то. Слышу и одновременно не слышу. Не оборачиваюсь. Не принимаю участия. Вся концентрация только на крутящейся в сознании мысли: "Боже, какая нелепость!".
Зачем? Зачем всё это? Зачем столько жестокости? Не из необходимости, по прихоти! Это же лютый бред, на который просто невозможно смотреть. Но и не смотреть не получается. Броситься бы туда, перевалившись через ограждение, и влезть между ними, чтобы разнять. Только я этого не делаю. Ничего не делаю. Просто стою. Забыв, как дышать и моргать.
Сколько уже продолжается бой? Минуту, две, пять? Когда закончится? Отведённые минуты складываются в мучительную вечность, измываясь надо мной. А крови пускается всё больше. Обоюдной. Физиономия Витиного соперника теперь напоминает бифштекс, однако тот упорно стоит на своих двоих, не намереваясь сдаваться. Хотя оба начинают выдыхаться и по-тихоньку сдавать позиции. Это заметно.
– Да врежь ты ему по яйцам! ― когда Сорокин пропускает один удар за другим, слышу чей-то сердитый вопль и уже было радуюсь дельной идеи, пока с опозданием не понимаю, что кричала… я. Точнее как понимаю: замечаю, как на меня ошарашенно таращится Костя.
Видимо, Витя меня услышал. Потому что, намеренно открывшись, улучает момент и со всей силы заезжает "Острому Когтю" между ног. Тот складывается пополам, после чего остается лишь отправить его в отключку не менее "грязным" приёмом из разряда "добить лежачего".
Бой заканчивается, и Сорокина, объявив победителем, под свист и довольное улюлюканье отпускают с ринга.
– Я, конечно, не привык настолько топорно работать, но признаю эффективность такого метода, ― усмехается он мне окровавленным ртом, переводя дух и влезая в кроссовки, которые пришлось снять перед поединком. ― А ты оказывается та ещё кровожадная мелочь.
Вспотевший, изрядно помятый, с новыми ссадинами и разрастающейся на теле гематомой, которая завтра станет фиолетовым материком, но целый и в сознании. Господи, спасибо.
Саму сразу как-то отпускает. И сердце перестаёт колоть, и говорить снова получается. Да просто жить резко снова появляется желание. Впервые за последние десять минут делаю полноценный глубокий вдох.
– Раз бои проходят без правил, значит, и понятия морали в них тоже не существует, ― логично замечаю я. Особенно если вспомнить, что несколько минут щуплый парнишка победил здоровенноно "кабана" исключительно потому, что, запрыгнув на соперника, едва не выдавив ему глазные яблоки.
– Как бы да, но я всё же стараюсь не доводить до откровенной жести. Но этот меня достал, ― подтирая бордовые подтёки с губ, шипит Витя, трогая запястье. ― Фак. Ну только руку об него сломать не хватало.
– Дай глянуть, ― Яна тут как тут. Ощупывает покрасневшее место с умным видом. ― Не прибедняйся. Всего лишь растяжение.
– Да уж чувствую.
– Ща перебинтуем и будешь как новенький.
Она не только швея, но и ходячая аптечка? Судя по объёмной косметичке с медикаментами, которую достаёт из рюкзака, лежащего на длинной деревянной скамье, каких всегда полно в спортзалах.
Меня снова накрывает волной удушающей ревности, когда та, усадив его на эту самую скамью, обрабатывает перекисью кровоточащие ссадины. Как собственнически прикасается к нему, не видя запретов. Как склоняется так близко, что…
Отворачиваюсь, чтобы не видеть, впиваясь ногтями в собственную
