48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

— Нет, — шепчу я.

— Он как никто другой заслужил не оставаться в одиночестве.

И я, вытирая ладонями слезы, поднимаюсь с дивана.

Арта положили в гостиной и подключили к капельнице. В комнате никого. Видимо, парни наверху.

Светлые пряди Арта намокли, а персиковая кожа, обычно пышущая румянцем стала бледно-серой, почти сливаясь с подушкой. Я протягиваю руку и легко поглаживаю его волосы и лоб. Он такой красивый. Мой Артур.

— Сегодня хороший день, верно? — пытаясь улыбнуться, шепчет Арт. — Заканчивать в такой день на самом деле удача.

— Что ты мелешь, Кавано, — за спиной огрызается Рейвен, конвульсивно расхаживая туда-сюда.

Тот в ответ пытается улыбнуться, но выходит у него с трудом.

— Я просто немного устал от ваших приключений.

Я смотрю на его взмокшие волосы, бледные губы и не могу поверить.

Он сжимает мою руку в своей. Под ногтями у него красные дуги от засохшей крови. А хватка совсем слабая. Его силы стремительно иссякают.

— Прости меня, Арти, — шепчу я, крепче сжимая пальцы. Стискивая зубы. Все вокруг расплывается от застилающих глаза слез. — Но ты же обещал мне, помнишь? Ты обещал, что не будешь сдаваться. Ты же помнишь… — я захлебываюсь рыданием. — … Обещания на мизинчиках нельзя нарушать.

Арт жестом показывает мне, чтобы я наклонилась.

— Не нужно казаться сильной. Просто посиди со мной рядом, ладно?

Слезы текут по моим щекам, но я киваю, рукавом смахивая их. Я должна держаться. Ради Арта.

Рейвен, устав метаться по комнате, выходит на улицу и направляется прямиком к машине. В джипе сидит Джесс. Мрачнее тучи.

— Мог бы встать и помочь хоть чем-то, — кричит девушка и нам слышно каждое слово. Почему в этом доме такие тонкие стены?

Сквозь стекло я вижу, как тот качает головой.

— Ты сама знаешь, ничем ему уже не помочь. А смотреть, как пацан умирает…

— Да иди ты! — с силой хлопает Рей дверью. Я вздрагиваю.

Сильнее сжимаю холодные пальцы Кавано. Пытаясь их согреть. Тщетно пытаясь передать ему хоть частичку своей жизни.

— Ты выживешь, — не знаю, кого я убеждаю в этом больше — себя или его. — Вот увидишь. Мы еще с тобой Атлантику пересечем. Вот увидишь, Арти…

Арт устало кивает.

«Не смей сдаваться!»

А потом, глядя на наш потрепанный ноутбук, торчащий из черного рюкзака у дивана, он вдруг просит:

— Почитай мне. Я хочу помнить.

Корвус Коракс. Закрытые материалы

Вырезки из дневника. Артур Кавано

Я всегда считал, если любить жизнь, она ответит тебе взаимностью. У нас, по крайней мере, всегда получалось договориться. Так что, мне грех жаловаться.

Моя настоящая фамилия Винтер. Арчибальд Винтер.

Зия долго хохотала, впервые услышав. Сказала, что звучит как заевший пропеллер, и больше подходит либо фамильному английскому лорду либо собаке. А так как ни тем ни другим я не был, имя отправилось в долгое пешее следом за фамилией.

— Теперь тебя будут звать Артур, — сурово сказала она.

Пришлось захлопнуть рот и тихо переварить.

Зи не была мне теткой. Да и вообще родственницей. Просто в один день приехала и увезла в другой город, а я… Я не был против.

— Никто не должен знать. Уяснил? Хватит мне проблем с твоими чокнутыми родственниками.

Сейчас я понимаю, по сути она не имела никакого права меня усыновлять. Видимо поэтому мы и переехали из Манчестера. Возвращение Клары в родные стены было бы само собой разумеющимся лет двадцать назад, но так как все эти годы дома она не появлялась, семья испытала потрясение. Тогда я еще не знал, что такое семья. Поэтому с восторгом смотрел в будущее.

Хейвен встретил меня весенним дождем, исписанными стенами, и документами на новое имя.

— Не потеряй, бестолочь белобрысая!

Что-то похожее пробурчала себе под нос странного вида женщина, откуда-то из-под стола выудив мой паспорт. Я ей улыбнулся. Опустил взгляд на документ и улыбнулся снова. Еще шире.

Потому что пока она, отвернувшись, шарила своей пухлой рукой по столу, я стянул оттуда степлер и карманные часы. На кой черт мне степлер понадобился, я не помню. Наверное, это был вопрос принципа. За «гостеприимство».

— Остаток суммы, — протянула она руку Кларе. Та достала из сумки конверт.

— К А В А Н О, — произнес я по буквам, выглядывая из-за ее плеча. Звучало очень по-итальянски. Почти как «аэропорто» или «нон-каписко», что последние пару недель приходилось повторять часто и означало: «Нет, ни черта я вас не понимаю». На тот момент все, что я знал про Италию и итальянцев было: спагетти, пицца и этот, старый как его… Колизей.

— Теперь у тебя новая семья. — Зи с такой угрозой протянула слово СЕМЬЯ, что я реально задумался, не стал ли полноправным членом сицилийской мафии. Хотя потом мысленно добавил: «Круто!».

— Идем, — проскрипела она, и не оборачиваясь целенаправленно зашагала куда-то вниз по улице, словно отлично зная не только этот город, но и район.

Клара родилась и выросла в Хейвене. В двадцать два она следом за парнем, вопреки протестам семьи, переехала в Манчестер, но что-то там у них не заладилось. Возвращаться назад было стыдно, замуж ее так никто и не взял, так что я был уверен, в том и была причина ее депрессии, и решил немного подбодрить.

Достал из кармана отцовскую гармошку, поднес к губам и выдул фальшиво первые пять нот Аве Мария. Самой «итальянской» песни из всех, что были мне известны.

Но Клара выхватила ее из моего рта, едва не съездив по зубам.

— Если твои музыкальные способности в течение следующей недели не превзойдут последнюю песнь раненого койота, я верну тебя обратно, — пообещала она. Вот тогда я точно понял: мы поладим. Провел две невидимые линии на груди, мол клянусь, и рассмеялся в ответ. Возвращать-то все равно было некуда. Папаша сел минимум на двадцатку. У него уж точно договориться не вышло. Ни с жизнью, ни с прокурором.

Клара покачала головой.

Чем ниже мы спускались по улице, тем чаще слышались приветствия. Если б можно было растянуть транспарант, на нем точно светилось бы красным: «Беглянка Клара вернусь в город! Без мужа, и с сыном, которого скрывала все эти годы!». Новость разнеслись по общине со скоростью лесного пожара и уже на следующий день наш дом ломился от внезапно нагрянувших «родственников».

— Он у тебя что, альбинос? — эту фразу я слышал в течение первого года так часто, что к двадцатому разу даже научился не закатывать в ответ на нее глаза. На фоне черноволосых и смуглых итальянских отпрысков я действительно выделялся. Да что говорить, даже Ник, присоединившийся к нашей общине позже, больше смахивал на родившегося где-нибудь в Портофино, чем я.

Кстати этот фрагмент для тебя, чувак. Когда ты забудешь всё, я позабочусь, чтобы напомнить, в каком ты был шоке, когда «попал» в семью, впервые заночевав у нас дома.

Он ещё тогда не знал, что семья — это не просто слово. Это манера жизни. Это полное отсутствие той самой личной жизни вовсе. Это когда шумно, громко и все общее. Это клетка, которая никогда тебя не выпустит, и это самое большое благословение свыше. Потому что ты, запомни, никогда не останешься один.

Было утро. Ник, зевая, застегивал ботинки. Его черные волосы после ночи, проведенной на свернутой куртке торчали в разные стороны, но несмотря на помятый вид, выглядел он до удивления аккуратно. Свернув одеяло рулон, он принялся убирать за собой постель. «Вот, делать нечего», — подумал я. Свою я никогда не убирал. Все равно ведь вечером расправлять заново.

Я прищурился и посмотрел на часы с расколотым циферблатом, что висели на стене.

— У тебя есть примерно сорок пять секунд, чтобы убраться отсюда, иначе, считай, ты попал, — произнес я. — Потом пеняй на себя.

— В каком смысле? — опешив, переспросил Ник. — Ты же говорил автобусы только с десяти по выходным ходят.