Ирина Степановская - Тем, кто не любит
– На черта мне нужны ваши автомобили, – сказал Серов, и молодой человек, с удивлением посмотрев на странного посетителя, отошел и что-то тихо и отрывочно забормотал в телефон.
Засунув руки в карманы и покачиваясь, Славик Серов пошел через зал и вспомнил, что однажды, лет тридцать пять назад, вот такой же походкой он шел по заснеженной темной аллее Петровского парка после того, как Витька Черных, главный забияка из параллельного класса, струсил и не явился на его вызов.
Алексей Фомин наблюдал за Серовым по монитору из своего кабинета. Пожалуй, это было похоже на ревность.
– Пропустите его, – сказал он охранникам, и те открыли Серову внутренний проход в башню.
«Что ему надо? – размышлял Фомин. Серов исчез на время из поля видимости. Он поднимался по лестнице на второй этаж. – Пижон, – разглядел Фомин руки в карманах и вечно поднятый воротник куртки. – Тоже мне, Ален Делон».
Серов в сопровождении секьюрити шел к кабинету.
«Чего я боялся жениться тогда? – неожиданно подумал Фомин. – Хуже-то не было бы все равно. Я занимался бы своим делом, она – своим. По вечерам бы встречались – было бы о чем поговорить в постели. Она говорила – я будущий технический гений. А я не любил заплывать дальше буйка. Всегда только туда и обратно».
– Струсил, гад? – Человек в куртке с поднятым воротником привалился к дверному косяку у порога. Не улыбка и не кривая усмешка – яростный оскал обезобразил его лицо.
«Видно, он любил ее, – подумал Алексей. – Вот я бы на его месте не пошел разбираться. Какой толк, только глупость одна. Но что она могла в нем найти? Ничего в нем нет особенного». – Он поднялся и вышел из-за стола.
– Закрой, пожалуйста, дверь, – сказал он охраннику.
«Толстоват немного, но крепкий», – в свою очередь подумал Серов, оценивая противника.
И двое взрослых мужчин, забыв и о положении, и о возрасте, встали, набычившись, друг против друга согласно неписаным правилам их молодых лет. Вячеслав Серов, как оскорбленная сторона, подошел первый и взял противника за грудки:
– Ты ручонки-то убери, а то больных нечем будет лечить, – сказал ему Фомин тоже с едва сдерживаемой яростью и, оторвав от себя его руки, отбросил Славика прочь. Серов отлетел и спиной грохнулся о шкаф. Но Славик был хрупок только на первый взгляд. Хирургам в движениях нужна точность, поэтому в последние годы он умеренно ел и достаточно занимался на тренажерах. С молодости Серов помнил несколько важных приемов, чтобы ночью спокойно ходить по улицам, и довольно часто потел с другом Валеркой, перекидывая его, гораздо большего по весу и росту, через себя. С волейбольных времен он остался вынослив и быстр, и очень скоро улыбка явного превосходства пропала с лица Фомина.
Бой был на равных: сила против ловкости. Фомин понял, в чем слабость противника, и старался быстрее взять Серова в клинч. Массой он хотел придавить его к стене, обездвижить и вырубить. Но Серов не давал ему подойти близко. Сплевывая соленую кровь, чувствуя боль от ударов, они дрались, как это полагалось в их юности, и не сомневались в том, что поступают правильно.
В открытую дверь вснулись охранники, и вряд ли Серов был бы до сих пор на ногах, если б в драку включились они. Но Алексей крикнул им: «Уходите!», и те в недоумении замерли, не зная, что следует им предпринять. Инстинкт разрушения и запах крови уже ввели их в азарт, и они только и ждали сигнала, чтобы броситься на того, кто осмелился посягнуть на хозяина. И Фомин понял, что, если он все-таки упадет, они, опьяненные силой, молодые, азартные, сделают из Серова кровавое месиво, и тогда неизвестно, как повернется и дело Алены, и будущее его самого.
– Не прикасаться к нему! Выйти вон! – рявкнул он из последних сил в сторону двери, и в тот момент, когда он набирал в легкие воздух, Серов нанес ему последний, сокрушительный удар. Фомин не выдержал и упал, повалив на себя этажерку с альбомами разных фирм, эксклюзивный китайский шкафчик с чайной посудой и стеклянную горку с множеством моделей разных машин.
И еще несколько секунд после этого в комнате звенело и грохотало. А потом установилась тишина. У Серова была рассечена бровь, и кровь текла по лицу. Он посмотрел на свою запачканную кровью руку и вспомнил себя на кровати в гостинице. Он подождал, пока гора из бумаг, осколков стекла, деревянных полочек и металлических машинок зашевелилась, и его противник поднялся, опираясь на стол, подошел к раковине и стал мыть лицо. Серов стоял и смотрел на него. С лица Фомина стекала розовая от крови вода, такого же цвета, как Наташины духи «Bulgari».
– Ну и что, – сказал Фомин, – ты доволен? Он потрогал пальцем кровоточащую трещину на нижней губе и приложил к ней полотенце.
Серов обвел рукой разгромленный кабинет.
– Вообще-то так явно лучше. Хотя я не мебель ломать сюда шел, но так мне нравится гораздо больше. А то было, на мой взгляд, уж слишком стильно.
– Я надеюсь, ты понимаешь, что скоро можешь стать трупом? – негромко спросил Фомин.
– Я надеюсь, ты понимаешь, – в тон ему ответил Серов, – что я безразличен к нашему судопроизводству? И если бы хотел, тоже мог бы подключить кое-кого. И тогда, будь уверен, от твоей машины ничего бы не осталось, кроме ободранного металлического скелета да кусочков рук или ног, живописно взлетающих в воздух. И для этого мне вовсе не надо было бы самому соединять проводочки.
– Пошел ты! – ответил Фомин, пробуя челюсти – проверяя свой новый, очень дорогой зубной мост, шедевр стоматологической науки и техники.
– Сам иди туда, – сказал Серов, снял с шеи испачканный модный галстук и сунул его в карман.
Фомин посмотрел на себя в чудом оставшийся в дверце шкафа осколок зеркала.
– Зачем, собственно, ты пришел?
– Просто так.
– Спросить что-нибудь хочешь?
– Нет. И не думал.
– Тогда зачем это все?
– Посмотреть на тебя хотел.
– Ну, посмотрел? Сеанс окончен.
– Ты понял, что я – ее муж?
– Ну и что?
– Ничего.
Серов заметил на полу фотографию и с усилием, потому что сильно болела голова, поднял ее. Стекло, покрывавшее карточку, разлетелось, но серебряная витая рамка и картонная основа с подставкой остались. Он поднес фотографию ближе к лицу и зачем-то прищурился. На фотографии в стиле западных семейных традиций на фоне моря и пальм красовалась Алена в красном купальнике и темных очках. Сзади обнимал ее за талию сам Фомин, сияя на солнце толстым брюшком и каплями воды на волосатой груди, а сбоку от них корчил рожи тощий подросток, по-щенячьи счастливый, вывалянный в песке и непонятно на кого похожий – то ли на мать, то ли на отца.