Сесилия Ахерн - Год, когда мы встретились
– У меня на холодильнике висит фотография отца. Мне это помогает всякий раз, как я его открываю, чтобы достать себе выпить.
– Как замечательно.
– Да не особо. Он был законченный алкоголик. Фотография там висит, чтобы я себя спрашивал: хочешь стать таким, как он?
Быстро направляю фонарик вниз и возвращаюсь на кухню. Я думаю, что холодильник даст мне ответ. Там сверху валялись какие-то рисунки и распечатки гимнастических упражнений, но я не перебрала все бумаги в поисках письма. Свечу на холодильник и… вижу письмо, то самое, поддельное. Победительно усмехаюсь, как вдруг… БАМ! Что-то тяжелое бьет меня по голове, точнее, в основном по уху, я падаю, как мешок с картошкой, ноги безвольно протягиваются по полу, и я слышу чьи-то шаги на лестнице. Так, на меня напал грабитель. Я его вспугнула, а теперь он нападет на тебя – кому же еще спускаться со второго этажа. Надо как-то предупредить тебя об опасности, но сначала надо взять письмо с холодильника и на его место положить оригинал, только вот голова раскалывается, и я не могу пошевелиться.
– Я говорил, надо подождать! – шипишь ты, и я окончательно теряюсь. Ты что, тоже в этом замешан? В ограблении собственного дома? Неужто дело в страховке? Боже, я попала в опасный переплет, а раз ты в этом участвуешь – что несомненно, коль скоро ты заодно с грабителем, который меня огрел, – то я в большой опасности. Надо бежать. Но сначала надо подменить письмо на холодильнике. Приподнимаю голову и чувствую, что все плывет. Вокруг по-прежнему темно и луна светит на холодильник, словно бы говоря мне: вот твоя цель. Увы, я не могу пошевелиться.
Исторгаю слабый стон.
– Кто он? – спрашиваешь ты.
– Не знаю, но я его только что ошарашил по голове.
– Ладно, надо свет зажечь.
– Лучше сначала полицию вызвать.
– Нет. Сами как-нибудь справимся. И мозги ему вправим.
– Я не одобряю…
– Да ладно, док. Зачем тогда вообще все эти идеи местного самоуправления? Надзора? Зачем, если мы не можем…
– Надзора. А не бить по башке и связывать, а потом допрашивать с пристрастием.
– Чем это вы его огрели? Боже, неужели сковородкой? Я же вам говорил, клюшкой для гольфа.
– Но он очень быстро подошел, я не успел подготовиться.
– Так, держите его. Он хочет бежать.
Ко мне неожиданно возвращается свет. Я на полу возле холодильника. В двух шагах от письма. Надо только протянуть руку, руку… протянуть, да, да… и я его достану.
– Джесмин! – изумляешься ты.
– Ох ты боже мой, боже правый, – причитает доктор Джеймсон.
Что же это такой свет яркий, ничего вообще не вижу. Боже, голова моя сейчас расколется.
– Вы ударили Джесмин?
– Господи, я же не знал, что это она, понимаете? Боже правый!
– Ну, все хорошо, хорошо, – говоришь ты, вы оба решительно меня поднимаете и несете подальше от холодильника, и я издаю горестный стон вовсе не потому, что намереваюсь умереть. Письмо – я вижу его, оно все дальше и дальше от меня. Далеко. Я на диване в гостиной. А мы были так близки.
– Что она говорит? – спрашивает доктор Джеймсон, склонив ко мне большое старческое ухо.
– Что-то насчет холодильника, – отвечаешь ты, укладывая мою голову на подушку с самым озабоченным видом.
– Какая здравая мысль, Джесмин. Сейчас принесу лед, – кивает доктор и торопливо исчезает.
– Придется, наверное, накладывать швы.
Швы?
Ты наклоняешься, чтобы получше изучить мое состояние, и я вижу светлые волоски у тебя в носу. Один седой. Не мешало бы выдернуть.
– Док, а вы какой сковородкой били?
– Антипригарной, «Тефаль», – отвечает он. – У меня дома такой же набор. – Он подходит поближе, наклоняется надо мной, и я слышу запах фруктовых леденцов.
– Джесмин, какого черта ты здесь делала? – вдруг решительно спрашиваешь ты.
Я вяло откашливаюсь.
– Ну, я взяла ключи, подумала, что к тебе кто-то влез. Наверное, ошиблась, и это был доктор Джей, – бессвязно бормочу я. – Ой, как башка болит.
– Простите, милая. Это был не я, напротив, я сразу связался с Мэттом, как только увидел свет фонаря.
– Джесмин, – требовательно говоришь ты, – колись давай.
Вздыхаю.
– Я дала тебе не то письмо. От Эми. То, что я дала, я сама написала. Другому человеку. Я их перепутала.
Открываю глаза, чтобы посмотреть, как ты это воспримешь.
Ты мрачно на меня смотришь и почесываешь плечо. На майке надпись «92 Olimpics». Похоже, ты мне не слишком-то веришь. Но все же это может сработать. Ты вдруг встаешь и идешь на кухню.
– Не читай его! – кричу я так громко, что у самой голова болит.
– Ну-ну, не волнуйтесь, – успокаивает доктор Джеймсон. – Я уже пришел.
Ты приносишь письмо. Мне не нравится твое выражение лица. Оно гнусное и издевательское. Ты размеренно ходишь взад-вперед у дивана, где я лежу, и вертишь конверт в руках, медленно и раздумчиво. Что за идиотские игры?
– Итак, Джесмин. Ты проникла ко мне в дом…
– У меня был ключ.
– …чтобы забрать письмо, которое, как ты говоришь, адресовано кому-то другому. Почему ты просто мне об этом не сказала?
– Потому что боялась, что ты можешь его открыть. Оно очень личное, а я тебе не доверяю.
Ты поднимаешь палец.
– Убедительно! Правдоподобно! Я могу его открыть.
Доктор Джеймсон говорит, что надо держать на лбу пакет с замороженным горошком. Он приглядывает за мной, чтобы я не глупила. И ты тоже.
– Я что, в суде?
– Да. – Ты щуришься и уходишь в дальний угол.
Как мелодраматично.
– Доктор, вы уверены, что у меня голова не отвалилась?
– А что, шея болит?
Я поворачиваю голову.
– Болит.
Он подходит и прощупывает мне шею.
– Вот здесь больно?
– Да.
– А здесь?
– Тоже.
Ты перестаешь шагать из угла в угол и смотришь на меня.
– Кому ты написала то письмо?
Замираю в панике. Все, я пропала. Ты проверишь, я знаю.
– Мэтту.
Ты смеешься.
– Мэтту!
– Да.
– Какое совпадение.
– Из-за этого и путаница вышла.
Ты протягиваешь мне письмо, и я тяну руку, чтобы скорей его схватить, но, когда остается всего пара миллиметров, ты отдергиваешь руку и вскрываешь конверт.
– Нет! – Я хватаю подушку и прячу в нее лицо.
– Читайте вслух, – говорит доктор, и я швыряю в него подушку, а себе беру другую.
