Терри Макмиллан - Дела житейские
— Что это ты так внимательно изучаешь апрель? — Фрэнклин незаметно подошел ко мне.
— Фрэнклин, у меня на две недели задержка.
— Значит, у нас будет ребенок, верно? Самое время, мы переехали, теперь для него есть место.
— Ты спятил?
— Почему это я спятил?
— Не могу я сейчас рожать.
— Почему?
— Ну, во-первых, мы не женаты и ты до сих пор не получил развод, а во-вторых, мне вот-вот начинать работу в студии, ну, и, наконец… что мы будем делать с ребенком?
— Любить.
— Любить?!
— Я оформлю развод до рождения малыша, клянусь.
У него что, крыша поехала?
— Фрэнклин, пожалуйста, отнесись к этому серьезно.
— Я очень серьезен, бэби. Я хочу, чтоб ты родила от меня ребенка.
— Как у тебя все просто! Но, Фрэнклин, ты же не знаешь, надолго ли у тебя эта твоя работа, а мы еще сняли такое дорогое жилье. Только-только у нас что-то наладилось, и на тебе — роди ему ребенка.
— Но ты уже избавилась от одного моего ребенка. Я не дам тебе убить и этого. Ну куда там, сейчас не до этого, ведь так вы рассуждаете?
— Давай, давай, вали все на меня.
— Вот что, бэби, я готов вкалывать на двух работах, если понадобится.
Фрэнклин говорил это так серьезно, что не верить ему я не могла. Мне очень хотелось согласиться с ним и сказать „да". Ах, если бы все было так просто! А что я скажу отцу? А Порции, Марии и Клодетт? А в школе?
— Знаешь что, давай сначала все проверим и убедимся в этом. Может, я просто переутомилась с этим переездом, с вещами и прочим.
— Ты беременна, детка.
— Откуда ты знаешь?
— Помнишь, мы тут порядок наводили?
— Ну да.
— Я уже тогда понял, что ты беременна, а потому и спровадил тебя из дома. Сколько раз я тебе говорил, малыш, что не хуже тебя знаю твое время. Но главное, я хочу дочку.
— Перестань, Фрэнклин! Сейчас заводить ребенка — чистое безумие, ты сам это отлично знаешь.
— О'кэй. В конце концов, это твое тело, так что поступай с ним по своему усмотрению. Обо мне можешь не думать. При чем тут я? Обрюхатил и все, ведь так, по-твоему? Пусть у меня не будет ребенка, ладно. Как ты решишь, так тому и быть. — Я помешивала рис, а он смотрел на меня. — Все. Я иду в магазин. Тебе что-нибудь нужно?
— Как будто ничего.
Словом, в рис я налила воды, телячьи котлеты пережарила, цуккини пересушила, салат пересолила. Фрэнклин вернулся, пропустив явно не менее пяти „Джеков Даниэлов". С тех пор как устроился на работу, он не пил.
— Обед готов, — как ни в чем не бывало сказала я.
— Я не хочу есть, — бросил Фрэнклин и, схватив свой приемник и бутылку, пошел к двери. — Пока.
— Куда?
— Никуда! — Он хлопнул дверью.
За окном загремела музыка; я выглянула. Он сидел на крыльце, курил и потягивал из бутылки. Видит Бог, я не хотела причинить ему боль. Но это же и моя жизнь! Я села на диван. Моя картина „Бегущие люди" висела криво, и я поправила ее. Вдруг мне страстно захотелось бросить все и бежать куда глаза глядят или зарыться в материнские колени…
Может, я и в самом деле не права и слишком эгоистична? Но дело в том, что мне страшно. Я совсем сбита с толку. Мне хочется, чтобы все было хорошо, но я мечтала совсем о другом, надеялась, что у меня все будет по-человечески, когда я рожу ребенка: выйду замуж за мужчину, которого люблю, успею сделать музыкальную карьеру. Буду…
Положив руки на живот, я пощупала его: он как будто стал больше. Внутри что-то пульсировало, как перед месячными. Но такое ощущение у меня уже с неделю. О'кэй, Зора, спокойнее, возьми себя в руки. Ты лезешь из кожи вон, лишь бы найти оправдание и как-нибудь избежать этого. Ты, Зора, поднаторела в умении находить оправдания, когда не хочешь смотреть правде в глаза, так ведь? Вспомни-ка, ведь это уже четвертый! Заткнись! Слишком легко хочешь отделаться. Да заткнешься ли ты наконец! Ну давай, давай же, признайся, что ты эгоистичная маленькая сучка и ни до кого, кроме себя самой, тебе и дела нет.
— Ты идешь спать? — раздался голос Фрэнклина.
Я вздрогнула от неожиданности, не заметив, как он вошел в комнату. Должно быть, я совсем отключилась: сидела за обеденным столом и не помнила, как туда попала. Фрэнклин поставил передо мной полупустую бутылку.
— Через пару минут, — сказала я ему.
Выключив везде свет, я минут пятнадцать простояла под душем, надеясь, что к тому времени, когда я лягу, он будет спать. Но не тут-то было. Когда я скользнула под одеяло, он обнял меня. Я прильнула к нему и зарылась лицом в его волосатую грудь.
— Пожалуйста, Зора, не убивай моего ребенка.
— Фрэнклин, умоляю, не начинай все сначала. Ты набрался.
— Почему ты решила, что я набрался?
— Ты же выпил бутылку бурбона.
— Все равно я не хочу, чтобы ты убивала моего ребенка.
— А я и не стремлюсь к этому.
— Почему же ты так поступаешь со мной? Я люблю тебя, хочу, чтобы ты стала моей женой и у нас был ребенок.
— Фрэнклин, да ведь ты сам сказал, что это мое тело!
— Я покривил душой, честное слово! Ты рационально подходишь к эмоциональной ситуации. Сначала я думал, что как-нибудь с этим справлюсь. Да куда там! Не набравшись так, я не смог бы сказать тебе, что чувствую. Все твои доводы — пустая болтовня. Да разве бывает подходящее время, чтобы родить ребенка? Я точно знаю одно: ты носишь под сердцем моего ребенка, и я не хочу, чтобы ты убила его. Не думай, что я пьян в стельку, хотя отчасти это так, но клянусь тебе Богом, что получу этот проклятый развод и, разрази меня гром, буду вкалывать на трех работах, лишь бы прокормить вас! Поверь мне, Зора!
Господи, это уж было слишком. Я отодвинулась и посмотрела на него. Как я его любила! Я хотела этого ребенка. Но почему сейчас, Боже! Почему именно сейчас!
— Ты не пожалеешь, бэби. Клянусь Богом, не пожалеешь.
Мне не хотелось обнадеживать его. Я отодвинулась и положила голову на подушку.
— Давай спать. Утро вечера мудренее, — взмолилась я.
— Ладно.
Утром я почувствовала, как он прикоснулся ко мне губами, но притворилась, что сплю. Вскоре захлопнулась дверь. На кухонном столе я увидела записку от Фрэнклина:
„Я хочу, чтобы мы стали семьей".
Я совсем расклеилась.
Отправившись на метро в Женский Центр на Манхэттен, я всю дорогу ревела как белуга. После анализа сидела вместе с другими женщинами в приемной и ждала результата. Были там и мужчины, нервно расхаживавшие от стены к стене. Здесь я делала последний аборт. Как ни пыталась я отогнать эти воспоминания, перед глазами стоял операционный стол, мелькали белые халаты, медицинская аппаратура и пластиковая игла в вене. Во рту стоял привкус бензина, а в ушах звучал повелительный голос: „Считайте от ста назад!"
