Джон Хоул - Ночная сказка
Я занял у Марианны полпакета старых-престарых макарон. Мальчишки нашли их ужасными и скривили физиономии, не желая есть эту гадость. Несмотря на увещевания Г.: «Мы магем зазставить ваз езть. Хе-хе-хе!». На меня Г. не обращала внимания, но, признаться, я не мог служить хорошим примером для детей. Что ж, небольшое голодание мне только на пользу пойдет — я и так набрал лишний вес.
Сбежав от них наверх, я прикидываюсь, что работаю. Не могу даже «ящик» включить, потому что Г. услышит. Развлекаюсь тем, что придумываю всякие забавные истории для ребят. Одна из них начиналась словами: «Четырехлетний Тимми и восьмилетний Джонти совсем уморили своего папу…» Это должна была быть веселая история о жизни в макаронном раю. Жители этого рая сопротивляются нападению злобных тори по прозвищу Риз Отто. Я был весь поглощен сочинением сказки. Думаю, им будет интереснее читать ее, чем набившие оскомину детективы о бельгийском сыщике четырнадцати лет и его вечно лающей собаке.
День закончился в постели, куда мы с Г., разумеется, улеглись в одно время. И вот мы лежим и слушаем, как дождь барабанит по крыше гаража. Я держу ее за руку, можно даже сказать, что мы помирились, но все равно у меня такое чувство, будто мы находимся на расстоянии трех миль друг от друга. Вдруг я понял, что Г. сейчас заговорит. Не желая расстраиваться еще больше и выслушивать какую-нибудь ерунду, я сделал вид, что вот-вот засну. Гарриет и вздыхала, и сопела, и стонала, а потом наконец поразила меня сообщением о том, что ради нас всех она должна пойти «на улицу»! Я едва не расхохотался. Между прочим, это помогло немного разрядить напряженную атмосферу, и мы оба быстро уснули.
Несмотря на дождь, все еще очень жарко. Англия будет участвовать в отборочном матче.
— Питер? — Ее голос был едва слышен за тихим шелестом дождя. Он спит? Возможно. Если знать, что никто тебя не слушает, то это легче произнести вслух. — Дело в том, что это всего лишь… М-м-м… Право же… Я не знаю… Черт…
— А? Что?
«Господи, оказывается, он не спал. Опять этот его усталый вздох».
— Ничего.
— Продолжай. — Питер окончательно проснулся и был готов выслушать ее.
— Наверное, это и в самом деле нелепая идея. Даже безумная…
— Ты о чем? — зевнул Питер.
— Питеркинс, мне кажется, мы подошли к самому — прости меня, но я должна поговорить об этом, — так вот, мне кажется, что мы подошли к самому концу, или я не права? Я не представляю, как мы сможем выкарабкаться. Вот я и подумала, не могу ли я выйти из дома и… заработать денег… Эта мысль ни на минуту не отпускает меня. Понимаю, что это смешно, но чем больше я обо всем этом думаю, тем больше во мне уверенности, что я могла бы…
— Что бы ты смогла?! — загремел Питер.
Он даже не слушал. Ну почему он так уверен, что она не может принести пользу? Если возникают проблемы, то почему-то — по его мнению, разумеется, — только он в состоянии с ними справиться. Неужто только мужчинам по силам разобраться во всем? Не исключено, конечно, что она и вправду не может быть полезной. Может, ее роль в жизни в действительности сводится лишь к тому, чтобы ходить по магазинам и улыбаться на званых обедах? И быть хорошей матерью? И любовницей?
И тут Гарриет впервые высказала свою идею вслух:
— Дело в том, что я могла бы… продавать свое… общество. Ну-у-у… Просто ходить куда-то по вечерам, или что-то вроде этого. Многие это делают. Я хочу сказать, многие женщины это делают. Ты же сам столько раз читал их объявления в газетах. — Насмешливо хмыкнув, он отвернулся, натянув на широкие плечи пуховое одеяло. Гарриет наклонилась к нему и торопливо заговорила, то и дело откашливаясь — от собственных слов у нее в горле пересохло. — Да, я знаю, что звучит это нелепо… Но… Я бы смогла… У нас нет иного выхода. Я не переживу, если мы потеряем дом и все остальное. Мне так нравится Блэкхит. Я не вынесу, если еще что-нибудь случится. Не знаю, что со мною будет, если эти ужасные люди придут к нам еще раз. Это было страшно! Мне казалось, что они уведут меня в тюрьму. — Она говорила первое, что приходило ей в голову. Ее шепот был чуть слышнее монотонного шума летнего дождя. — Знаешь, это глупо, но я ужасно боюсь, что обо всем узнает папа.
— Так значит, дело в том, что ты просто боишься огорчить Элесдера? — проговорил Питер в подушку. Стало быть, он все-таки слушал ее.
— Нет, папа не имеет к этому отношения! Не совсем! Просто эта мысль не выходит у меня из головы. Знаю, это нелепо, но возможно! Люди ведь так поступают! Я все время думаю об этом. Может, я сошла с ума? Но я знаю, о чем говорю! Уверена, что знаю. Не сомневаюсь в этом, — твердо заключила Гарриет.
— Ну да, — ехидно подхватил Питер, — а я, пожалуй, отправлюсь в район, где промышляют голубые, и буду вертеть перед ними задницей. — Он усмехнулся. — Здорово я придумал, а?
— Не говори глупостей, — спокойно промолвила Гарриет.
Питер повернулся к ней.
— Глупостей?! Стало быть, я говорю глупости?! Дьявол, Г., не будь такой тупой коровой! Ты, значит, пойдешь на улицу, так?! На Кинг-Кросс, да? Давай! — Он смеялся, притом почти добродушно. — Послушай меня, Гарри, я, конечно, понимаю, что для нашей семьи настали не лучшие времена, но я обязательно найду выход. Обещаю. А теперь, любимая, давай-ка спать. — Он опять отвернулся от жены. — Сама убедишься, что я прав. — Питер усмехнулся. — Как я всегда говорю: «Утро вечера мудренее».
Два последних слова Гарриет шепотом произнесла в унисон с мужем, ведь за долгие годы семейной жизни они тысячи раз хором произносили эту пословицу.
— И вовсе утром не будет лучше, Питер. Никогда не бывает, чего бы ты ни обещал. Все отвратительно. Отвратительно! — Господи, она опять заплакала. — Черт возьми, отвратительно! — Гарриет уткнулась лицом в кулак, которым она судорожно сжала ворот ночной сорочки.
Но он не слышал ее. Спокойно дыша, Питер крепко спал. Всю долгую ночь она будет слушать его ровное дыхание. Он всегда хорошо спал.
Вслушиваясь в шум лондонского дождя, Гарриет все думала и думала о своей безумной затее. Дождь очень нужен, а то трава совсем засохла.
Миссис Э. В. Ричардсон, менеджер из банка Гарриет, была так занята приготовлением им кофе в углу комнаты, что ничего не замечала вокруг. Сердце Гарриет, то тревожно бившееся, то вдруг почти останавливающееся, казалось, внезапно рухнуло в пропасть. Подчеркнутое гостеприимство, как правило, служит знаком того, что одна женщина хочет сообщить другой дурную новость.
Гарриет задумалась: кажется, как-то она слышала, что за инициалом «Э.» в имени миссис Ричардсон стоит Элеонор. Могла ли она обращаться к банковскому менеджеру по имени, а не по фамилии? Так женщинам было бы легче сблизиться, вот только неудобно получится, если она ошибается. Элеонор Ричардсон, если ее действительно зовут именно так, на вид была всего лет на пять старше Гарриет — похоже, ей было около тридцати четырех. Неплохо быть банковским менеджером в процветающем Блэкхите. С другой стороны, если бы не строгая юбка и блузка, у нее был бы совсем домашний вид. Такой женщине вполне подошла бы должность продавщицы булочек. Наверняка она получает тысячи двадцать две в год. И состоит в браке. Как ей удается все это совмещать? А интересно, чем занимается мистер Ричардсон? Наверное, им без труда удается скопить пенни-другой из своих доходов, так что им и в голову не приходит думать о каких-то там судебных исполнителях. Копят себе день за днем понемногу… Вдруг Гарриет почувствовала, что завидует этой женщине. Как отвратительно, как стыдно!
