Афанасия Уфимцева - Все еще будет
На продажу бизнеса у Ивана Иноземцева ушло около шести месяцев. Семьей он к тому времени обзавестись еще не успел, что опять-таки облегчало его решение о переезде в Вольногоры. Отца уже не было в живых, а мать, искренне верившая в звезду своего сына, занялась сборами, не задавая лишних вопросов, ничего не загадывая и ни о чем не жалея. Впрочем, никакого вразумительного объяснения своему решению он все равно не смог бы дать. У него не было никакого плана. Идея восстановить мануфактуру была абсурдной. Чем еще заняться в Вольногорах, он пока не представлял. Его просто необъяснимо влекло туда и манило. Окружающие неизменно замечали, что он стал весел и улыбчив, хотя, возможно, и чуть более замкнут. Конечно, его посещали минуты сомнений и страха – тогда он доставал кусок старого кирпича, привезенный из Вольногор, и через несколько минут желание круто изменить свою жизнь становилось еще более твердым, чем раньше.
Фортуна не подвела Иноземцева и на этот раз, а его упорство, терпение и вера были по достоинству вознаграждены. Приехав в Вольногоры, он занялся изучением истории здешних мест. На его глаза попалась заметка о том, что в 1919 году в город приезжал нарком Луначарский для изучения возможности его превращения в детский курорт ввиду исключительных природных факторов этого места, заключавшихся прежде всего в наличии целебных источников на окраине города. Тогда предполагалось большую часть жителей выселить из Вольногор, а их дома превратить в корпуса санатория. По причинам, нам доподлинно не известным, эти смелые народно-хозяйственные планы не были осуществлены.
Поиск и расчистка источников потребовали лишь небольших вложений времени и средств упорного Ивана Иноземцева. Затем последовал приезд лучших специалистов из Санкт-Петербурга, которые подтвердили исключительные целебные качества вольногорской воды. Основные же средства ушли у Иноземцева на скупку и ремонт пустующих домов.
За пять лет он скупил, отреставрировал и оборудовал практически все старые дома в прибрежной части города, превратив их в комфортабельные дачи для зажиточных москвичей и петербуржцев. Тропинки, ведшие к источникам, превратились в променады, украшенные затейливыми фонарями, скульптурой и музыкальными фонтанами. А вслед за первыми дачниками в Вольногоры потянулись столичные рестораторы, шоумены и прочие господа, неизменно притягиваемые магнитом толстого московского и петербуржского кошелька.
Город, и не подозревавший о своей красоте, неожиданно стал модным местом для длинного уикэнда и восстановления после стрессов столичной жизни – в основном посредством эффективной терапевтической процедуры, известной как dolce far niente[6]. При этом Вольногоры не огламурились, а сохранили свое провинциальное очарование. По утрам здесь можно было услышать петушиные трели, а к вечеру, на закате, – перекличку местных, исключительно добрейших, собак.
Иноземцев же, искренне полюбивший принявших его горожан, озаботился идеей открытия в Вольногорах передовой математической школы-интерната, не жалея для этого своих сил и средств. Для этого, собственно, и пригласил из Москвы известного профессора-математика Николая Петровича Северова. Они несколько раз встречались, и Иноземцеву показалось, что Николай Петрович его взгляды разделял. А это, собственно, половина успеха.
Испытанный способ оказался чудодейственным и на этот раз. К Нагорной Слободе, где поселился профессор Северов, Иван Иноземцев подходил уже в приподнятом состоянии духа, глаза излучали свет ясный и оптимистический, и ничто в облике не напоминало о гнусной хандре, столь недавно посетившей его. Настроения не испортил даже внезапно начавшийся холодный дождик. Напротив. Разверзшиеся небесные хляби смыли самые последние досадные воспоминания о неприятностях столь неудачно начавшегося дня.
В результате к дому профессора Северова Иван Иноземцев подошел в несколько подмоченном, но абсолютно уравновешенном состоянии. Едва закрыл скрипучую калитку, как услышал взволнованный голос Дуси, кричавшей в открытое окно:
– Иван Григорьевич, да разве так можно! Так и простуду заработать недалеко!
– Ничего, не сахарный. Не растаю, – отвечал он подчеркнуто приветливо и абсолютно искренне.
Не успел дойти до крыльца, как дверь отворилась и на пороге появилась заботливая Дуся, протягивающая полотенце. Что, впрочем, было весьма кстати, поскольку с волос уже не капала, а тонкими струйками стекала дождевая вода.
Вот так, вытирающим голову, и появился он в гостиной дома Николая Петровича Северова, торжественно встречавшего его вместе с дочерью Маргаритой. Эффект от полотенца получился почти что театральный. Сняв полотенце как маску с лица – оп! – неожиданно для самого себя предстал перед той самой экзальтированной особой, с которой лишь пару часов назад пообщался на набережной. Видимо, прогулка была недостаточно длинной – надо было через яхт-клуб идти, – потому что самообладание покинуло его. Услышав слова профессора «Это моя дочь Маргарита», еще больше стушевался и отвел взгляд, как какой-то мальчишка-подросток. Нервно сглотнул. Но все же довольно быстро взял себя в руки, собрался. После небольшой вынужденной паузы улыбнулся, открыв обворожительной улыбкой ровные белые зубы, и произнес:
– А я думал, что ваша дочка маленькая. Я ей котенка принес.
Он поспешил вынуть из-за пазухи шевелящийся комочек, заботливо завернутый в кашемировый шарф. Тут же из мягкого убежища показалась рыжая мордочка. Затем как ни в чем не бывало перевел взгляд на Маргариту, на лице которой и мускул не дрогнул, и спросил:
– Как вы назовете его?
– Бобик. Я воспитаю его как собаку, и он будет меня защищать. В этом городе мне без защитника не обойтись.
Впрочем, важнее было не то, что она сказала, а как. Ее глаза лихорадочно блестели, а на мягких губах отпечаталась бескомпромиссная улыбка.
– Что ты говоришь, Рита, – встрял Николай Петрович, уже успевший налиться нервным багрянцем. В его выцветших глазах читалась мольба. – Нельзя вот так встречать доброго, почетного гостя – тем паче когда эта встреча первая.
– А вот и не первая, папа. Нам уже представился случай познакомиться. Причем при самых неприглядных обстоятельствах. Иван Григорьевич прямо на набережной, при многочисленных свидетелях ударил человека, воспользовавшись своей властью и положением. Человека маленького, неспособного в силу своего зависимого положения дать хоть какой-то отпор. Дрожащего от страха и унижения. Он…
Николай Петрович не дал дочери договорить:
– Рита, что с тобой? Остановись! Умоляю, остановись…
