Афанасия Уфимцева - Все еще будет
Зашел домой (а дом его был по соседству, на набережной), принял контрастный душ и переоделся. Печально констатировал, что все еще раздражен. Был лишь один способ, неоднократно проверенный, чтобы вернуться в спокойное расположение духа. Сколько раз бывало: подкатывает болезнь, уныние, смертельная усталость, но стоит пройтись по восстановленным им, Иваном Иноземцевым, вольногорским улицам, как в сердце возвращается покой и на душе становится покойно, хорошо. В этот раз для длинной прогулки был существенный повод: из Москвы приехал профессор Северов, надо было его непременно навестить.
Отправляясь в Нагорную Слободу, Иноземцев прихватил с собой рыжего котенка в подарок, на новоселье. Укутал дрожащее животное в шарф и спрятал за пазуху – день все-таки ненастный, промозглый.
Путь был неблизкий – считай, через весь город. Но все равно решил идти окружными путями, чтобы продлить удовольствие и усилить эффект от прогулки.
Вольногоры были настоящим родовым гнездом Иноземцевых. Его прадед объявился в городе еще в начале XX века. Никто не помнил, из каких краев он приехал сюда. Только поначалу, как говорят, по-русски мало что понимал, но быстро освоился и скоро мог часами торговаться на местном окающем наречии с купцами, заезжавшими из Нижнего, а иногда и из самой Москвы. Прадед Иноземцева сразу оценил стратегические преимущества Вольногор: до нижегородской ярмарки по реке рукой подать, местный народ трудолюбив, чистоплотен и набожен. Жили небедно: из шерсти местной овцы получались лучшие в губернии валенки, а в какие края и веси река несла местную шерсть дальше – один Бог знает. Потому-то в верхней части городского герба, Высочайше утвержденного в далеком 1760 году, стояла, посматривая будто свысока, мохнатая овца, а вот внизу примостилась дегтем наполненная бочка в золотом поле – в знак того, что «обитатели сего города оным производят знатный торг».
Была еще на том гербе непонятная, загадочная загогулина, о природе которой исторические источники коварно умалчивают. Это, конечно же, привело к разного рода кривотолкам, начиная от легкомысленного утверждения, что это есть изображение популярных в городе медовых и маковых кренделей, и заканчивая более заумной, философской трактовкой – будто бы это сам вольный ветер, гуляющий в головах свободолюбивых жителей Вольногор. Насчет свободолюбивых жителей примечено весьма точно, ибо в XIX веке город стал популярнейшим местом политической ссылки.
Так вот, предприимчивый прадед Ивана Григорьевича Иноземцева открыл в Вольногорах образцовую ситценабивную мануфактуру, выписал из-за границы самое лучшее оборудование. При мануфактуре открыл для рабочих столовую, в которой не брезговал отобедать и сам. Построил новую пристань и красивую набережную с электрическими фонарями, где в престольные праздники после заутренней жители города любили пройтись со своими чадами и домочадцами, всем своим видом как будто бы говоря: «И наша денежка не щербата, и мы поразжились». Сам же владелец мануфактуры зачастую присоединялся к гуляющим, останавливаясь по пути и с неизменным участием и достоинством расспрашивая горожан об их житье-бытье.
Авторитет молодого фабриканта в губернии был непререкаемым. Говорят, губернатор к нему не раз наведывался за советом и за деньгами на губернские нужды. Но полностью завоевал сердца вольногорцев он лишь тогда, когда женился на местной девушке по православному обряду и назвал своего первенца самым русским именем Иван.
Волны Октябрьских событий докатились до Вольногор с некоторым опозданием. Здесь, конечно, и раньше слышали о забастовках в Североречинске, но волнения обходили город стороной. Однако решение новых властей о национализации мануфактуры и приезд уполномоченных из Североречинска изменили жизнь города раз и навсегда. Подробности событий тех дней достоверно никому не известны. Очевидцев уже нет в живых, большинство архивных документов утеряно, а болтать языком на эту тему многие десятилетия побаивались.
Согласно одной из доживших до наших дней версий, в 1918 году в городе зазимовал артиллерийский дивизион речной флотилии. Матросы пьянствовали, не подчинялись местной власти. Чашу терпения горожан переполнил учиненный артиллеристами незаконный обыск в Покровском храме – святые образы и книги были свалены на пол, а приходской священник под дулом пистолета был вынужден отдать им весь запас вина, припасенного для причастия.
Прадед Иноземцева попытался урезонить пьяных матросов, и в тот же день был расстрелян ими прямо у стен храма. Молодая жена, стремясь защитить его, первой получила пулю в висок, а их малолетний сын был отправлен в приют Североречинска, где ему дали новую фамилию – Иноземцев. Вскоре мануфактура была закрыта как нерентабельная, а все былое благополучие города кануло в небытие.
Завершающим аккордом в разрушении патриархального уклада города стало превращение Покровского храма в клуб, открытие которого ознаменовалось постановкой «Нового завета без изъяна евангелиста Демьяна» и постройкой памятника «борцу с лжерелигией» Иуде. Памятник, правда, простоял всего два дня и бесследно исчез вместе с постаментом.
Лет через восемьдесят после описанных печальных событий двадцатипятилетний Иван Иноземцев, детство, юность и весьма успешное в материальном отношении начало взрослой жизни которого прошли в небольшом промышленном городке в Восточной Сибири, решил заняться изучением своих корней. Начало истории рода в приюте Североречинска его не удовлетворяло, и он не жалел средств на поиск в архивах сведений о предках загадочного деда Ивана. Через полгода его усилия увенчались успехом. Стало достоверно известно, что отец Ивана Иноземцева-старшего проживал в Вольногорах, загадочном городе на берегу великой реки. На следующий день после получения этих сведений Иван Григорьевич Иноземцев уже летел на самолете в Москву, а еще через день стоял на перроне станции Живые Ручьи Северной железной дороги.
Как и его далекий предок, Иноземцев был поражен красотой здешних мест. С высокого берега реки Вольногоры были как на ладони. Внизу, в долине, нестройными рядами расположились аккуратные домики, среди которых, как цветущие кусты, были разбросаны чьей-то щедрой рукой разноцветные церкви, столь необычные для русского севера. От разноцветья церквей к небу яркой дорожкой вела радуга, раскинувшаяся над городом.
Спустившись в долину, Иноземцев был еще раз поражен – запустением и разрухой: фундаменты большинства домов просели, некоторые здания полулежали на боку, по разбитой набережной гуляла одинокая коза. От мануфактуры же не осталось почти ничего – лишь небольшой холм, полностью заросший густым лесом. Поднимаясь вверх по холму, Иноземцев споткнулся о торчавший из земли кусок старого кирпича, на котором сохранился оттиск МХ, бережно поднял его и, загадочно улыбнувшись, взял с собой.
