Линда Ховард - Он не ангел
В самом деле рассмеялся.
Дреа смотрела на изогнутую линию его губ, на быстрый проблеск белых зубов и снова чувствовала, как сводит судорогой мышцы живота, как захватывает дух. И вот она снова стремглав понеслась в темную бездну желания, которую он разбудил в ней. Никто из бывших мужчин никогда, забыв о себе, не заботился так о ее удовольствии, как он. Никто, как он, не колдовал столько времени над ее телом — медленными прикосновениями и жаркими поцелуями. Оргазм до сих пор был для нее тем, что она имитировала в постели с мужчиной и чего достигала сама, оставаясь одна. В некотором смысле это был ее собственный выбор — отвлекаясь на свои ощущения, она не смогла бы доставить максимум удовольствия партнеру.
Этот же взял ее обычную роль на себя, бросив все силы, чтобы доставить ей наслаждение, получив которое она чувствовала себя чуть ли не пьяной. Несколько раз он еле сдерживался, оказываясь у финальной черты, и тогда его напряжение становилось наконец заметно. Волосы его взмокли от пота, на лице застыло какое-то суровое, сосредоточенное выражение, глаза горели желанием, таким горячим, что Дреа показалось, на ее коже от этого взгляда останется ожог.
Но вот он рассмеялся и на долю секунды — Дреа заметила это — расслабился, оставшись незащищенным.
До сих пор он ни разу не поцеловал ее в губы. И Дреа внезапно очень захотелось, чтобы это произошло. В безотчетном порыве она протянула к нему руку и дотронулась до его лица, коснулась пальцами жесткой линии его челюсти, почувствовав легкую небритость и тепло его кожи. Его темные брови вопросительно приподнялись, словно ее жест озадачил его. Дреа подчинилась своему желанию и, приподнявшись, прижилась к его губам.
Он словно окаменел и с минуту оставался неподвижен, точно с трудом удерживался, чтобы не отпрянуть. Она испугалась, что он сейчас отвергнет ее поцелуй, и у нее защемило в груди.
Но нет, он его не отверг, и тогда Дреа сделала следующий шаг — слегка наклонила голову, чтобы прижаться к нему теснее. Его губы оказались теплыми и мягкими, запах его разгоряченного тела наполнил ее ноздри, разбудил, позвал ее, и чувство насыщения вдруг вновь сменилось желанием. Он не разомкнул губ, хотя Дреа этого хотелось больше всего, но она боялась просить большего и отважилась только на то, чтобы бегло, едва-едва коснуться этих нежных губ кончиком языка.
И вдруг он ответил, тем самым вновь лишив ее контроля над собой. Снова прижав ее к кровати своим тяжелым телом, он целовал ее, словно сорвавшийся с цепи первобытный зверь, желавший ее сожрать. Его жадные, горячие губы требовали своего, язык плясал вокруг ее языка, добиваясь ответа. Дреа прильнула к нему, обвившись вокруг его тела руками и ногами, и отдалась на волю урагана, поднятого ею самой.
В следующий момент, обессиленная, в полудреме, она вдруг вспомнила, что даже не знает его имени. От этого где-то в самом потайном уголке ее души, куда никому не было доступа, она ощутила боль. Раскинувшись, он лежал рядом с ней, и она, ободренная его поцелуями, положила ему на грудь руку. Его сердце под ее пальцами билось сильно и часто. Дреа как можно сильнее прижала свою руку к его груди, словно могла таким образом стать причастной к биению этой жизни.
— Как тебя зовут? — спросила она тихо, будто со сна. После минутной паузы, в течение которой он как будто прикидывал, что заставило ее задать ему этот вопрос, он негромко и решительно закрыл тему:
— Тебе это знать не нужно.
Дреа молча убрала руку с его груди и, отодвинувшись на свою сторону, свернулась калачиком. Больше всего ей хотелось растолкать его, растормошить и вытянуть-таки у него ответ. Но одно из выработанных ею за долгие годы правил запрещало все, что могло вызвать у партнера раздражение. Она должна была оставаться неизменно приятной, и эти правила, предписывающие какое-либо действие или, напротив, его отсутствие, так глубоко укоренились в ее сознании, что Дреа не могла их нарушать. И все-таки его недоверие ее огорчало. Она уже готова была поверить, что между ними возникла некая странная связь, но он, по всему выходило, думал иначе. Он был киллером и оставался на пике карьеры благодаря тому, что не доверял никому.
Немного погодя он приподнял голову и взглянул на часы. Дреа сделала то же самое. Прошло почти четыре часа.
— Пора, — проговорил он низким грубым голосом и, взобравшись на нее, раздвинул ее ноги. Затем вошел в нее. Его мышцы напряглись, родившийся в его груди стон прокатился по гортани. По его телу пробежала дрожь. Дав себе наконец волю, он испытывал острейшее наслаждение, граничившее с болью.
Дреа задержала дыхание — таким мощным было его вторжение. Складки ее промежности распухли и болели от недавних упражнений в постели, но она не хотела, чтобы это кончалось.
— У нас еще час в запасе, — услышала она словно со стороны собственный голос и, уловив в нем умоляющую нотку, внутренне поморщилась.
Его взгляд ожесточило циничное выражение.
— Полные пять часов Салинас не даст, — ответил он, начиная глубокие и длинные толчки. Казалось, вдруг рухнула какая-то дамба, и сила, до сих пор сдерживаемая, внезапно хлынула вперед. Дреа могла только одно — прижавшись к нему, стараться выдержать этот натиск, с такой же щедростью позволив ему воспользоваться ее телом, с какой он недавно предоставлял ей свое… однако в очередной раз она неожиданно для себя с некоторым ошеломлением обнаружила в себе силы на ответную реакцию. Он напрягся всем телом и стал приближаться к финишу. Из его груди рвались стоны, он продолжал двигаться в мощном ритме. Дреа обхватила его ногами, выгнулась, подалась к нему всем телом, исторгая хриплые звуки, — она следовала за ним к наивысшей точке.
Едва их тела замерли, как он сразу же отстранился и, встав с постели, пошел прочь.
— Ничего, если я воспользуюсь твоим душем? — спросил он, направляясь в ванную.
— Конечно, — сделав над собой усилие, пробормотала Дреа.
Но ее позволение оказалось никому не нужным — не дослушав ее, он уже закрыл за собой дверь.
Дреа лежала среди скомканных простыней, зная, что нужно встать, но сделать это не было сил. Тело отяжелело и сделалось безвольным, веки поднимались с трудом. В голове то появлялись, то исчезали обрывки мыслей. Все изменилось, но как она точно не знала. Ее связь с Рафаэлем, безусловно, закончилась или почти закончилась, и ей следует об этом подумать, а также подумать о том, что ей теперь делать. И вдруг Дреа поняла, чего хочет. Пришедшая ей в голову идея оказалась столь нова и непривычна, что она с трудом могла ее переварить.
Через десять минут он вышел из ванной с мокрыми волосами, благоухающий ее мылом. Молча, сохраняя на лице бесстрастное и отстраненное выражение, будто погруженный в какие-то думы, он начал одеваться. Дреа наблюдала за ним, впитывая в себя каждую пядь его тела. Она ждала, когда же он наконец взглянет на нее. Благодаря ему за последние несколько часов она испытала такой мощный накал чувств, какого еще не случалось в ее жизни. Между прошлым и настоящим пролегла четкая граница — все, что было до встречи с этим мужчиной, представлялось ей в каких-то тусклых, серых тонах, а по другую сторону этой линии все было расцвечено самыми яркими и сочными красками.
