Лариса Шкатула - Фея с улицы Иркутской дивизии
— А если сразу в рог? — спросил кто-то.
— Бесполезно. Потом будет только хуже. Затаится, выждет момент и так отомстит, мало не покажется!
— Что ж, против нее и противоядия нет? — удивился другой.
— Есть. Ласка и еще раз ласка. А также вид полного раскаяния…
— Это не по мне, — фыркнул самый молодой из мужчин. — Гнуться перед бабой? Не дождется.
— Молод ты еще, пороха не нюхал, — с сожалением заключил Володька. — Ласковый теленок…
— Двух телок… — смачно закончил еще один собеседник, и все они дружно заржали.
«Ты посмотри, Сумятин, юный натуралист!» — подумала тогда Сима.
Этого трезвого взгляда на женщину Сумятину хватало ненадолго, потому что стоило ему выпить, как эти взгляды кардинально менялись. И она всегда ждала этого его «прихода» с неким холодком в груди, который раз за разом выстуживал все большую поверхность ее души, где на место симпатии к Володьке приходило раздражение пополам с ненавистью…
Но сегодня ее гражданский муж был сам душка. Он обнял ее покрепче — правда, не без определенных намерений; у Володьки любое прикосновение означало это самое намерение.
— Ты у меня молодая. Молоденькая. И дашь фору самым молодым…
— Ты лучше не начинай говорить комплименты, — покачала головой Сима, — а то они у тебя почему-то всегда двусмысленно звучат. Если Вера не очень молодая, а я на три года ее старше, значит, я вообще старая?
— Сказал — не гавкай, значит, я собака, а раз собака, значит, сука, а раз сука, значит… Мама, он меня б…ю назвал!.. Сима, это анекдот!
— Что же сделать, чтобы Вера загорелась? — задумчиво пробормотала Сима, не обращая внимания на его негодование.
Володька воспользовался моментом — ну, что Серафима не замечает его телодвижений, и стал потихоньку расстегивать ее пижаму.
— Сима, — начал он осторожно, обжигая ее шею горячим дыханием, — у тебя ведь только нога сломана, а не кое-что другое.
— Кое-что другое мне сломали еще в семнадцать лет, — холодно отозвалась Сима.
— Ты все опошлишь, — сказал он печально.
— А ты, Сумятин, готов на секс в любое время суток!
— Так ведь ночь же.
— Ну и что?
— Так когда, если не ночью? Завтра суббота, рано не вставать. Между прочим, у тебя нога быстрее заживет, если я гормонов подкину.
Она, не выдержав, рассмеялась:
— И куда мне с гипсовой ногой деликатным делом заниматься?
— А ты и не будешь заниматься. Лежи себе и все, — сразу оживился Володька, услышав в Симином голосе некую для себя надежду.
В самом деле, четыре дня его до «комиссарского тела» не допускают, а Сумятин, по словам известного юмориста, вполне может быть без женщины… какое-то время суток!
— Дверь запри, — расслабленно шепнула она.
Эту задвижку на дверь спальни Володька сам и установил. Эмоциональные дети Симы могли ворваться сюда в любую минуту. Если разобраться, половина одиннадцатого — для них и не ночь вовсе.
Через некоторое время Володька с радостным вздохом отвалился от нее, и Серафима сразу заговорила о том, о чем не давали ей покоя мысли. Она не умела вот так скоренько, как Володя, получать удовольствие, но, учитывая его физиологические особенности, частенько уступала домогательствам темпераментного мужика.
Она всегда понимала и сопереживала своим мужчинам, только до тех пор, пока они не начинали наглеть и садиться ей на шею.
— Представляешь, Верка мне завидует.
— И правильно делает, есть чему. — Володька собственническим жестом погладил ее грудь. — Никто не скажет, что у тебя трое детей. Все при тебе. И талия тонкая, и… ну, все остальное в норме… Может, и мне родишь, а Сим?
— Что я тебе, родильная машина? — возмутилась Серафима. — К тому же у нас в стране и так олигофренов хватает.
— Я нормальный здоровый мужик, — обиделся Володька, — или ты до сих пор этого не поняла?
— Вот пить брось, тогда я подумаю.
Она не обманывала. Ну, получалось у нее легко переносить беременность и детей рожать, что называется, один к одному. Как-то получалось, что они ее не сильно и обременяли. Вернее, она легко забывала про связанные с воспитанием детей трудности и всегда была готова повторить.
Наверное, дело это богоугодное, потому что ведь до сих пор не пропала, и детей так или иначе поднимает, и сама себе работу хорошую находит.
В резюме она обычно не пишет о том, сколько у нее детей. Чтобы работодателей не пугать. То есть вообще не пишет о детях. Ставит прочерк в соответствующей графе и мысленно просит прощения у своих отпрысков: простите, ребята, для дела так надо.
Нарочно для этого паспорт как бы потеряла, чтобы в графе «Дети» никого не писать. А что в этом такого? Мало, что ли, она в свое время намаялась, не находя по этой причине работы? У кого сейчас трое детей? Может, на иное предприятие один работник найдется, а то и ни одного.
— Мошенница ты, Серафима, — говорил ее второй муж, человек законопослушный и сам работавший в милиции. Правда, в информационно-аналитическом отделе. Сугубо милицейскую работу он не выполнял, — в смысле поиском нарушителей закона и всякими прочими следовательскими мероприятиями не занимался, — но форму носил, как и все. До подполковника дослужился. Собственно, он и сейчас служит. А в женах у него женщина тихая и таки законопослушная. Правда, детей нет. Потому порой он и появляется в поле зрения ее семьи, обувает-одевает сына Лешку… Нет, не поэтому, чего уж Сима зловредничает. Просто он любит своего сына и потому навещает.
За Лерой он тоже приглядывает. В том смысле, что и ее он воспитывал — пять лет как-никак. В садик водил, из садика забирал. Потом и в школу, в первый класс… Нет-нет да и подбросит денег. Говорит обычно, несколько смущаясь:
— Купи что-нибудь Валерке. Ну, там, трусиков красивых или лифчиков. Не мне же самому ходить по магазинам женского белья…
Симе все легче. Она особо и не препятствует. Правда, Алексей почему-то о папе сильно не тужит. Видит его раз в месяц, и ему хватает. Может, считает отца виновным в распаде семьи и потому простить не может?.. Ей Алешка ничего такого не говорит и на ее попытки вызвать его на откровенность не откликается… Ну да ладно, может, постарше станет, расскажет, что к чему?
Вот только Кирилла бывший второй муж не жалует. Ведь именно с его отцом Серафима ему когда-то изменила. Ради него разрушила хорошую семью. И его злит, что Лешка как раз в этом с ним не солидарен. Кирюха чует, что его не слишком любят, и старается на глаза отцу брата особенно не попадаться. Да и не нуждается он в любви чужого дядьки в милицейской форме. Брата порой подкалывает:
— Ну что тебе твой мент сегодня подарил?
