Мой испорченный рай - Дж. Б. Солсбери

Мы с мамой никогда не были близки. Мои бабушка и дедушка воспитывали нас как сестер. И из-за разницы в возрасте я почти никогда ее не видела. Мне было двенадцать, когда мама встретила Кенни Брауна и влюбилась сильно и быстро. Четыре года спустя ее нашли зарезанной в своей квартире. Кенни отправили в тюрьму за убийство первой степени.

Хелена Паркс была мамой в моей жизни. И она умерла шесть месяцев и девять дней назад. Через год после своего мужа.

Я унаследовала прачечную, которой владели мои бабушка и дедушка. И обещала бабушке, что после ее смерти буду управлять ею сама. У меня никогда не было намерения сдержать свое слово. Я похоронила бабушку рядом с ее мужем и дочерью, а затем продала бизнес. После погашения небольшой суммы долга, которую они мне оставили, у меня остались деньги, необходимые для этой поездки, и небольшая заначка для Италии.

Все мое будущее зависит от того, получу ли я эту стажировку. Мне не к чему возвращаться.

Второй день, а у меня все еще нет моего оборудования. Чувствуя, что сердцебиение приближается к срыву, я переключаю внимание на то, что находится передо мной.

Самый потрясающий восход солнца, который я когда-либо видела. Солнце выглядывает из-за водянистого горизонта на востоке, заливая все мягким золотистым сиянием. Я снимаю туфли и носки и погружаю ноги в песок. Загибаю пальцы ног, погружаясь глубже, а соленый бриз развевает пряди моих волос вокруг бейсболки.

Несколько лет назад я смотрела в интернете видео, в котором давались инструкции о том, как проявить желаемую реальность.

Закрыв глаза, я вызываю позитивные аффирмации на передний план своего сознания.

Я нахожусь в нужном месте, в нужное время, делаю нужное дело.

Я повторяю это снова и снова, пока не убеждаюсь, что Вселенная меня услышала, затем перехожу к следующей.

У меня есть все необходимое для достижения моих целей.

Я открываю глаза и хмурюсь. У меня нет. Пока нет. Но будет. Снова закрываю глаза.

У меня будет все необходимое для достижения моих целей… желательно до полудня.

Если нет, то я топаю в аэропорт, хватаю того красавчика за шею и сжимаю до тех пор, пока…

Что-то теплое и мокрое касается моей ноги.

Я отскакиваю назад с визгом, который пугает маленькую, пушистую, белую собачку, которая мочилась на меня. Крысеныш смотрит на меня, словно обидевшись, что я прервала его утренний туалет.

— Давай, Джеральд! — зовет женщина, идущая вдоль кромки воды.

Клянусь, собака бросает на меня недовольный взгляд, а затем бежит к своей хозяйке.

— Да ты издеваешься. — Я хромаю к воде и волочу по песку ногу в собачьей моче.

Обмываю ноги и стараюсь не воспринимать это как знак того, как пройдет остаток моего дня. Захожу поглубже и стараюсь, чтобы маленькие волны не разбивались о мои бедра. Вода теплая, а ракушки под ногами немного неустойчивые, поэтому я возвращаюсь на сушу.

Бреду по пляжу, и песок прилипает к моим мокрым ногам. Замечаю бар на открытом воздухе, где люди уходят, держа в руках стаканчики. Кофе! Моя удача вернулась.

Заказываю два больших кофе на вынос.

— С вас пятнадцать, — говорит бармен, на удивление без смеха.

— Пять? — переспрашиваю я, потому что должно быть неправильно расслышала.

— Пятнадцать, — повторяет она.

— Но… это просто ароматизированная вода.

Бармен прищуривает глаза в раздражении.

— Это Кона14. Лучшее, что могут предложить наши острова, и стоит каждого доллара, я обещаю.

Я подумываю сказать ей, что она может оставить свой кофе, и отправиться на поиски заправки, но не видела ни одной в пешей доступности. Я кладу пятнадцать долларов на стойку, и когда бармен выжидающе смотрит на меня, я усмехаюсь и качаю головой. Я не буду давать чаевые за то, что она налила две чашки семидолларового кофе.

Я не делаю ни глотка, пока не отхожу от стойки.

— Черт, — бормочу я себе под нос. Я оборачиваюсь и вижу, что бармен улыбается. Это действительно вкусно. Надо было дать ей чаевые.

Найдя тихое место, чтобы посидеть, потягивая жидкое золото — в буквальном смысле слова — провожу ногами по песку взад-вперед. Люди, вышедшие на улицу в такую рань, либо бегают, либо прогуливаются вдоль линии воды. Серферы, паддлбордисты и каякеры находятся за пределами разбивающихся волн — это всего лишь черные точки на фоне голубого неба.

Я достаю телефон и делаю несколько снимков: горизонт, белая птица, ковыряющаяся в песке, и набегающая волна. Мой кофе закончился, а Куинн, вероятно, остыл, и я, наконец, возвращаюсь в наш мотель. Останавливаюсь у туристической лавки на углу, которая работает как магазин товаров первой необходимости, и покупаю два поп-тартса. Когда прохожу через вестибюль мотеля, я ищу Иисуса, но вместо него нахожу пожилую женщину с длинными волосами цвета соли с перцем и хмурым взглядом. Я показываю ей свой ключ, как бы говоря, что все в порядке, я гость.

— Вы Паркс? — спрашивает она по существу, не холодно и не грубо.

Я указываю на себя.

— Я Элси Паркс.

Она поднимает для чтения с цепочкой на шее очки и подносит их к глазам, не надевая.

— Элизабет Паркс.

— Это я. — Я бросаюсь к столу, сердце колотится.

— Думаю, это ваше. — Она ставит мою сумку на стойку.

Моя материализация сработала!

Я хватаю ее, но женщина выхватывает сумку у меня из рук.

— У тебя есть документы?

— Ты что, бл… — Я поджимаю губы, глядя на то, как твердеет ее челюсть и напрягаются мышцы. — В номере, — говорю сквозь стиснутые зубы. — Я принесу.

Поднимаясь по лестнице я преодолеваю один пролет за три шага. Кофе Куинн выплескивается из отверстия для питья, переливая чертовски дорогую жидкость мне на руку. Я распахиваю дверь и бросаю пакет с поп-тартсами на кровать Куинн.

— Моя камера