Ярмарка любовников. Психоз - Филипп Эриа
Ее дочь, Алиса, пошла еще дальше. Ей уже исполнилось девятнадцать лет, и все свое время она проводила в обществе «подружек», которых ни ее родители, ни ее брат и в глаза не видели. С самых ранних лет она вела себя в торговом доме Шассо как маленькая королева. Долгое время она досаждала служащим, мешала грузчикам, раздражала этот улей, где постепенно ее выходки избалованного ребенка стали вызывать зависть и ненависть, несмотря на то что повсюду ее встречали с улыбкой, ибо каждому была известна слабость папаши Шассо и чрезмерная любовь хозяйки к своей дочери. Между тем родившаяся в богатстве и воспитанная в роскоши, черствая душой Алиса считала своих родителей самыми заурядными людьми и говорила им это прямо в лицо. Всю свою неуемную энергию она тратила на слепое и почти бессознательное противодействие тому, что исходило от родителей. Мать не умела одеваться, отец не умел вести себя в обществе. И дела он вел совсем не так, как было надо. Даже если он и собирался что-нибудь изменить, Алиса могла заранее поклясться, что все его начинания обречены на провал.
Следуя примеру вечно отсутствующей троицы (даже мадам Шассо иногда признавалась: «Ну да! У нас семья шиворот-навыворот!»), Реми в свою очередь редко обедал дома. Во время учебы в лицее он чаще всего завтракал в Латинском квартале, а обедал с приятелями, привыкшими к студенческим столовым. И теперь он появлялся к обеду только в тех случаях, когда кончались щедрые, но нерегулярные субсидии, которые выдавались ему родителями.
Накануне он опустошил весь свой кошелек в ресторане «Рош»: у Пекера не оказалось денег, чтобы расплатиться по счету; кроме того, он взял у Реми в долг пять луидоров.
Вошла мадам Шассо.
– Позвоните, Агатушка, – сказала она.– Алиса обедает в городе, господин отдыхает, однако это не причина, чтобы мы отказались от аперитива.
Она осталась раз и навсегда верна своим вкусам и привычкам. Конечно, в ресторанах она не пила ничего, кроме порто и хереса, но дома ей не надо было лукавить перед собой, и она заказывала именно то, что ей хотелось выпить. Когда с ней был муж, он поступал точно так же. Что тоже, по ее мнению, было признаком благополучия. Легкость, с какой можно было удовлетворить свои потребности, выглядела в ее глазах роскошью. Лакей, словно официант в ресторане, записывал заказ. Ибо выбор хозяев был непостоянен и день на день не приходился настолько, что не находилось такого подноса или столика на колесах, который был способен вместить число заказанных ими бутылок. В те дни, когда мать чувствовала, что Алиса менее раздражена, чем обычно, она начинала ее упрекать за пристрастие к коктейлям.
– Что это за варварский напиток, – говорила она, – только рот обжигаешь, к тому же все коктейли на один вкус.
После ее слов папаша Шассо просил принести шамбери-фрезет, а его жена – сюз-касси.
Вошел вызванный Агатушкой лакей. Мадам Шассо заказала себе мандарин-кюрасао, но Реми не последовал ее примеру. Он уже предвидел, что за кофе его ожидает скандал, который закатит, едва пробудившись, отец.
В самом деле, папаша не упустил такого случая. И набросился на сына со свойственной ему энергией.
– Ты, значит, хочешь, – произнес он, медленно растягивая слова, – чтобы весь Центральный рынок знал, что ты шляешься по ночам? Уже ни для кого не секрет, что ты считаешь ниже своего достоинства стать моим преемником, теперь тебе понадобилось, чтобы все узнали о том, что ты не ночуешь дома?
– Я ночевал дома, так как пришел в четыре утра, – ответил Реми.– Если бы я знал… Прежде всего вам бы следовало разрешить мне жить отдельно. Тогда я бы мог делать то, что мне нравится, так, чтобы вам не приходилось краснеть за меня перед своими служащими. В конце концов мне уже восемнадцать лет!
Реми всегда разговаривал с родителями резким и вызывающим тоном. Из чего можно было сделать вывод, что они друг с другом не ладили. Реми был уверен в том, что родители его ненавидят. На этот счет он ошибался, поскольку ни мать по своему легкомыслию, ни отец по своей неповоротливости ума не могли дойти до ненависти. Мать всего-навсего не любила своего сына. И отец, занимавшийся домашними делами от случая к случаю, целиком полагался на свою жену и тоже не любил Реми.
Сын в свою очередь также не был подарком для родителей. Слишком привыкший к богатству, чтобы мечтать об его приумножении, он меньше всего думал о том, наследовать или нет фирму отца, сохранить или потерять моральное право на значительное состояние, которым владела его семья.
Внешне беспечный, он, как ему казалось, презирал деньги, цену которым не знал, потому что никогда не испытывал в них нужды. Он никогда не задавал себе вопроса, как бы он выглядел с пустыми карманами. Гордый от сознания того, что может грубить родителям, он считал, что именно таким способом утверждается в своем бескорыстии.
Между тем ему так не хватало их душевного тепла, что в своем поведении он находил горькое удовлетворение.
– Ты же отвечаешь своим родителям, – твердила ему Агатушка.– Как это нехорошо!
– Это происходит помимо моей воли, – говорил он, – я ничего не могу с собой поделать.
Возможно, он вел себя так помимо своей воли, но нельзя сказать, что он не отдавал себе в этом отчета. Словно какая-то сила толкала его идти напролом, закрывая все пути к отступлению и углубляя конфликт с родителями. Однако эта сила была осознанной и одновременно жестокой и утешительной.
– А Алиса? – говорил он своему отцу.– Когда она возвращается в семь часов утра, разве можно сказать, что она ночует дома? А она меня старше всего на год. И к тому же она – девушка.
– Что же ты выдумываешь о своей сестре?! – воскликнула мать.
– Но я вовсе ничего не выдумываю. Я только констатирую,
